— Винсент, — говорил мистер О’Нейл, обращаясь ко мне, — знаете, как называется кукурузная водка, которую делают наши самогонщики? «Муншайн»! Это значит «лунное сияние».
— Странное название, — сказал я.
— Ничего странного. Самогонку делают по ночам, когда сияет луна.
Он расхохотался.
Мы недурно провели время, доканчивая третью бутылку. Потом в кают-компанию зашла одна из дам, удивленная нашим долгим отсутствием. Она засмеялась, увидев, чем мы тут занимаемся. Ее тоже усадили, но от виски она отказалась, хотя и оставалась с нами, пока мы не прикончили бутылку.
Когда все отправились наверх, мистер О’Нейл задержал меня, спросив, не могу ли я дать ему виски с собой. Я велел бою завернуть бутылку в бумагу. Мистер О’Нейл протянул мне десятидолларовую бумажку. Я отказался взять деньги, хотя он настойчиво старался всунуть ее мне, поясняя, что так принято в деловом мире.
— К счастью, я не деловой человек, а просто моряк. Возьмите эту бутылку от меня на память.
— Ну хорошо, — согласился ирландец. — Я навещу вас в субботу после обеда.
Я проводил гостей на причал, где стояли шикарные «кадиллаки», на которых они приехали. А потом забыл о мистере О’Нейле до самой субботы.
В ту пору мне шел двадцать первый год, и я еще всерьез не задумывался над жизнью, хотя принял однажды решение, от которого зависело все мое будущее. Я поступил так, как подсказывала мне совесть.
Два года назад, весной двадцать второго, я успешно окончил Владивостокское мореходное училище и получил диплом штурмана дальнего плавания. Белое правительство доживало свои последние дни, и пароходы с беженцами покидали порт. В это время я получил повестку явиться к воинскому начальнику. Было ясно: хотят мобилизовать в белую армию. Я решил удрать из Владивостока. В моем распоряжении оставалось еще два дня, и я немедля пошел к нотариусу, который сделал мне копию диплома на английском языке. После этого я отправился в гавань Эгершельд, где стояли иностранные суда, чтобы наняться на какое-нибудь.
Прошло несколько дней, прежде чем удалось обойти все суда. Мне не везло. Последнее время я не ночевал дома, опасаясь, что меня станут разыскивать, и уже подумывал: «Не поехать ли на железнодорожную станцию, где жил мой отец?» Однако уходить от моря не хотелось. И тут я увидел у причала шхуну «Ценгтай» под американским флагом. Ее как раз загружали соевым жмыхом. Я поднялся по трапу. Вахтенный матрос-китаец объяснил, как найти каюту старшего помощника капитана. Я пошел на полуют и постучал в дверь.
— Войди! — раздался за дверями окрик.
В каюте на диване сидел рослый парень в белой рубашке, положив ноги на стол. Перед ним стояла бутылка виски и несколько бутылок с содовой водой. Увидев меня, он не изменил позы.
— Что хотите? — спросил старпом на английском языке.
— Ищу работу.
— Какую?
— Хочу плавать. Я штурман дальнего плавания, закончил мореходку.
— Хм… — промычал старпом и рассмеялся. — Я сам штурман. Может быть, мою работу хотите? Я дьявольски устал от нее.
Потом он внимательно оглядел меня.
— Пьете?
— Только при случае.
Старпом протянул руку к бутылке и разлил виски по высоким стаканам. После этого он стал разбавлять себе виски содовой. Потом потянулся ко второму стакану.
— Скажите, когда нужно остановиться.
— Я пью чистый, — сказал я, решив похвастать. Тогда он долил мой стакан до краев. Я ужаснулся: столько мне еще не приходилось пить. Но отступать было поздно, и я залпом выпил полный стакан, стараясь не морщиться. На старпома это произвело сильное впечатление.
— О-оо, — протянул он, когда я поставил пустой стакан на стол. — Это же, черт возьми, здорово! Садитесь и рассказывайте о себе.
Видимо, я понравился старпому. Он сказал, что послезавтра шхуна выходит в море и что у них есть вакантное место второго помощника.
На другое утро, приняв все меры предосторожности, чтобы меня не задержали патрули, я чуть свет явился на шхуну и терпеливо дожидался, пока проснется капитан.
Капитан был старый немец, по фамилии Арп, с круглым лицом, которое казалось вылепленным из кусков мяса. Он критически осмотрел меня, повертел в руках мой диплом.
— Хочу предупредить, — вздохнул он, — что уходим мы далеко и неизвестно, когда вернемся.
— Это как раз по мне, — сказал я.
— Ну, едем в консульство. Завтра снимаемся.
Когда все дела в американском консульстве были оформлены, я задворками пробрался к дому, где снимал квартиру, чтобы собрать в дорогу чемодан. Моя хозяйка, пожилая боцманша-вдова, предупредила, что за мной только что приходили солдаты.
— Тикай отсюда, хлопчик, тикай, пока тебя не замордовали, такого молоденького, — говорила она, вытирая глаза платком.
Я обнял ее, поцеловал и, взяв чемодан, вышел из дому. На сердце у меня было неспокойно.
На другой день мы ушли из Владивостока. Пока портовый буксир выводил нас на взморье, я стоял на палубе и смотрел на красивые сопки, городские здания, сверкавшие в солнечном свете. В груди у меня щемило. Я не знал, что со мной будет: вернусь ли, увижу ли когда-нибудь родимую землю? Вскоре шхуна повернула за мыс. Тут подошел старпом, хлопнул меня по плечу, показал на паруса, наполнявшиеся ветром. Так началась моя жизнь на янки-клипере, так я и попал в конце концов сюда, в Сиэтл.
После посещения шхуны американцами я вскоре забыл об их существовании. Но мистер О’Нейл вскоре напомнил о себе. В следующую субботу, собираясь на берег, я принял ванну и не торопясь одевался. В это время в каюту постучали.
— Войди! — крикнул я, думая, что это бой.
Дверь отворилась, и в каюту вошел мистер О’Нейл, приветливо улыбаясь. Увидев его, я смутился, потому что был полураздет.
— Винсен, — сказал он, пожимая мне руку, — видите, я держу свое обещание. Я приехал, чтобы забрать вас. У дочери сегодня день рождения, и Флоренс желает видеть вас среди своих гостей.
— Спасибо за приглашение, — поблагодарил я. — Простите, что я не одет.
— Какие тут извинения! Одевайтесь и едемте. Нас ждут.
Я быстро оделся и сказал, что готов.
О’Нейл замялся:
— Винсен, мне неудобно говорить об этом. Но в городе ничего хорошего достать сейчас нельзя. Не сможете ли вы попросить у кого-нибудь из команды несколько бутылок вина?
— О чем рыдали скрипки?! — воскликнул я.
— Что? — не понял мистер О’Нейл.
— Это пустяки. Зачем просить у кого-нибудь? У меня все есть, что надо.
Я достал ящик из тайника.
— О, и шампанское! — удивился ирландец, разводя руками.
— Да и шампанское, и ром, и джин…
Я вытаскивал бутылку за бутылкой, пока О’Нейл не сказал, что, пожалуй, хватит. Прежде чем отнести бутылки в «кадиллак», на котором приехал О’Нейл, мы каждую из них завернули в бумагу, чтобы они не бросались в глаза. Тут ирландец попытался всучить мне 100 долларов.
Я рассердился:
— Мистер О’Нейл, мы можем поссориться, если вы будете настаивать. Я не возьму денег. Я же не контрабандист! Пусть это будет моим подарком вашей дочери.
— Разве девушкам дарят вино?
Ирландец весело расхохотался. На этом мы и поладили.
Он сел за руль, и «кадиллак» тронулся. Вначале мы ехали мимо серых бетонных пакгаузов, где пыхтели паровозы. Потом машина стала подниматься в гору, по обе стороны дороги зеленели деревья. Дальше, за холмами, виднелись кварталы большого города. Но до Сиэтла мы не доехали. Мистер О’Нейл остановил автомобиль у роскошного двухэтажного коттеджа. Из окон дома доносилась громкая музыка.
В холле я увидел множество букетов, подаренных имениннице.
— Флоренс, Нельсина, выходите встречать Винсена! — закричал мистер О’Нейл.
Сверху спустилась хозяйка с дочерью. Флоренс была обворожительна в белом легком платье, и тут я подумал, что она чертовски славная девчонка.
— Познакомьтесь еще раз, — сказал мистер О’Нейл. — Это наш новый молодой друг. Моряк-чужеземец…