А подрядчик огрызался да еще и сам напирал на мужиков!
— А я тут при чем? Вы мастера своего дела, вам и знать душу камня. И требовать, чтобы он, холера, не своевольничал, а кололся только по вашему велению. Понятно? Ну и вот!
Нелегко было найти и хорошую сталь для сверл. Главный помощник Аркадия Евдоким облазил весь город, заглядывал в каждый магазинишко, в каждую скобяную лавчонку, да так нужной стали и не находил. Иной купчина ловит его еще за дверью за руку, зазывает, расхваливает свой товар:
— Заходи, заходи, Евдоким Кириллыч! Бери сталь — самый первый сорт. Первее и не бывает.
Наберет Евдоким всякой хваленой стали, привезет, а иная оказывается совсем и не первого сорта. Даже и не второго. «Вот нечистые духи! — костерит тогда Евдоким купцов-надувал. — Простое железо подсунули!» Да еще и артельные кузнецы на первых порах не больно-то хорошо закаливали инструмент: то сделают слишком мягким — сталь мнется, то перекалят — делается хрупкой и крошится…
Много камней нельзя было скатывать сверху на площадку: они мешали обработке других. А передвигать эдакие глыбины без подъемных приспособлений очень трудно, хоть и народу работало порядочно. Окружат люди глыбу со всех сторон, станут вплотную друг к другу и давай по-бурлацки:
— P-раз, два — взяли! Ишшо раз — взяли!
Шуму в ущелье — хоть отбавляй, даже грохота бешеной речки не слышно, а камешока ни с места! По прикидкам инженера, некоторые только что отколотые и еще не обработанные камни должны были весить намного больше, чем указано в чертежах. Да и сам камень, говорил он, попался особенно плотный, крепкий, тяжелый — гранит, при сотворении мира слившийся в подземной чертовой кузне воедино с еще более прочным диоритом. Памятник из такого камня, уверял инженер, будет стоять веки вечные, как египетские пирамиды.
— Это верно, каменные памятники — вечные! — подтверждал и Аркадий. — Вот у нас по курганам каменные истуканы… Им тоже, учитель говорил, чуть ли не по две тыщи годов. А они стоят себе и ничего их не берет!
Чего не добьются золотые руки трудового человека! Какие бы препятствия с разработкой скалы ни возникали, чем бы работы ни задерживались, а камни нужной величины один за другим все подготавливались и подготавливались. Наступила пора помышлять и о перевозке их к месту постройки памятника.
— Слышь-ка, сват Евдоким, давай тут командуй! — распорядился Аркадий. — Поеду в Аксуйку. За бычатниками. Я уже сторговался со многими — соглашаются. Договор надо…
Он подобрал не только аксуйских, известных всему уезду любителей чумачить на волах, но и некоторых своих односельчан и покровских мужиков. Они должны были главным образом поставить телеги и лошадей, хотя тех и других по первоначальным прикидкам должно было потребоваться вроде бы и не так много. Аркадий порой даже сомневался: а нужны ли вообще-то лошади и телеги? Нет, как же! А лес на чем подвозить, разную мелочь? Ничего! Работенка всем найдется. Это он по своему прежнему опыту помнил. А тут — этакое дело громадное!
С помощью Борисоглебского заключил еще несколько договоров и на земляные, кузнечные, грузоподъемные, полировочные, художественные (высекать надписи) работы.
5
В Аксуйской щели, как и всюду в здешних горах, теневые склоны покрыты, как щетиной, лесом — огромными елями толщиной в полтора-два обхвата. До сих пор в Аксуйке и городе можно встретить немало старинных домов. Полы в них из еловых плах шириной в аршин и больше и толщиной полтора-два вершка. Вечные полы! Из таких вот могучих елей и соорудил мастер плотничьих дел Иван Кулагин со своими подручными телегу-богатыря для перевозки камней — сказочные дроги.
Никогда он не слыхал, чтобы кто-нибудь здесь возил такие тяжести, и потому не знал, сколько должно быть колес у дрог. Хватит ли обычных четырех? Выдержат ли они такой груз? И какие они, колеса, должны быть шириной и высотой, чтобы катились, а не ехали юзом? Нужно ли ошиновывать их или так, бог даст, не развалятся? Прикинули плотники и решили: надо делать все с добрым запасом. Мало ли чего! Дело ж новое, незнакомое!
И вышли дроги длиной в семь аршин с лишком. Дрожинами служили четыре толстенных бревна. Оси сделали из сухого карагача. Дерево это крепкое, что дуб, ежели не крепче, не должны бы от такого груза ломаться. А впрочем, пес их знает! На каждое колесико придется ведь пудиков четыреста! А то и все полтыщи, не шутка!
Облазили ближние леса, выбрали наиболее свежие и могучие ели толщиной в аршин с четвертью, свалили и отпилили круги шириной по пятнадцати вершков — почти аршин. В середине кругов пробуравили дыры, расширили их по толщине осей — голова пролезет, получились колеса-катки.
Для наваливания камней на дроги соорудили на рабочей площадке из толстенных бревен сруб подобно мостовому ряжу и такие же мощные покаты к нему. А чтобы подмости и длинные покаты наверняка выдержали вес любого камня, усилили их подпорками и связями, скрепили железными штырями и скобами. Приготовили гладкие бревенчатые скалки-катки, по которым каменюка поедет по покатам на подмости, а с них — на дроги.
Ну вот. Все для перевозки вроде бы подготовлено: под скалой возле сруба стоит, как корабель возле причала, эдакая допотопная колесница — богатырские дроги, припасена длиннейшая упряжная снасть для двадцати пяти пар быков. Вкатили на подмости первый камень, убрали в сторонку мешающие камни, подровняли и спрямили дорогу в ущелье, обильно смазали оси. Евдоким… закупил целую бочку дегтя и привез в ущелье. Брата Якова назначил смазчиком: парень должен, вооружившись лейкой с длинным носиком, шагать вслед за дрогами и подливать деготь на оси.
Оставалось только перевалить первую глыбу с подмостей на дроги, закрепить получше и тронуться. Ан нет! Вспомнили мужики: негоже такое важнейшее дело начинать без божьего благословения! Деды и прадеды ко всякой работе приступали с горячей молитвой и им завещали то же: так заведено испокон веков. Покатил Евдоким в город и привез отца Митрофана с псаломщиком. Запрягли быков. Двадцать пять погонычей замерли с налыгачами в руках и кнутами на плечах возле своих пар, ждут команды. Быки спокойно жуют жвачку и помахивают хвостами. Священник с дьячком затянули молебен.
Рядом грохочет по камням сумасшедшая речка, из-за ее шума и рева не слышно, кому батюшка молится: пресвятой богородице или самому господу вседержителю? Или какому-нибудь длиннобородому святому — покровителю строителей и созидателей? Однако все сняли шапки, картузы, соломенные шляпы, старательно крестятся, горячее южное солнышко припекает им головы. Аркадий с Евдокимом с благоговением опустились на колени, усердно шепча молитвы, положили по три земных поклона, коснувшись лбами реденькой травки, пробившейся сквозь слой натесанной с глыбин щебенки.
Отслужив молебен, отец Митрофан окропил святой водой дроги с глыбой, побрызгал и на все остальные камни, даже на скалу, от которой их оторвали, затем на люден и быков. Наконец, широко размахнувшись, благословил всех крестом, подал нараспев команду:
— Тро-о-огайте! С бо-о-огом!
— А ну, цоб-цоб, волы! — шумно, под молодецкий свист, понеслось вдоль упряжки, и защелкали по бычьим спинам ременные кнуты. Необмятая, необтянутая длинная снасть жалобно заскрипела: вот оборвется!
Мужики дружно подскочили к дрогам — помочь стронуть с места: как всегда, когда воз особенно большой, тяжелый. Уцепились кто за что, подталкивали дроги ломами, уперлись в колеса.
— Но-но-о-о-о! Взяли!
И махина тронулась!
По ущелью под уклон дроги катились плавно, быки тянули без особенного напряжения. Радуясь этому, Аркадий с Евдокимом поминутно снимали картузы и истово крестились:
— Слава-то тебе господи! Как по маслу!
— Дай-то бог и дальше бы так-то.
6
Выбрались из ущелья. Приближались к Аксуйке, Теплоключенке.