— Поперек улицы? Ну и ну! — вторил Пестереву тенористый смешок Дабанова. — В козлы…
Закашлялся Амелькот. Рублев повернулся в его сторону. Плеснула вода. Этот звук оборвал внезапное веселье. Слышалось хриплое дыхание.
«Молодчина, Витька! Нарочно рассказал, людей взбодрить», — подумал Рублев и спокойно спросил: — Мартынове, это где, Витя?
— В Алтайском крае, — ответил Пестерев.
— Выходит, у нас команда подобралась целиком сибирская, — словно узнав об этом в первый раз, удивился Рублев. — Ловко! И все сюда, на Тихий океан, подались.
— Чтобы поехать сюда, я после службы у матери разрешение спрашивал, — продолжил Пестерев, — Старший я. Большак должен заменять в семье отца.
— А отец? — снова, будто позабыв о давно известном, спросил Рублев.
— Пропал без вести. В сорок первом.
— В сорок первом, ох, много пропало без вести, — подтвердил Рублев, — Трудное было время. А выстояли. Наш народ крепкий. Любое испытание выдержит.
Парторг Рублев знал, что говорить в тяжелую минуту. И хотя разговор, начатый им, на этом и оборвался, но он продолжился в мыслях каждого.
— Ну вот, ребята, — решительно проговорил капитан. — Под водой мы уже несколько часов. Нас, конечно, будут искать, а может, уже и ищут, но надо и нам самим что-то предпринимать. По времени сейчас должен начаться отлив. Пожалуй, самая пора попробовать выбраться своими силами.
— Говорили, лагерь геологов на самом берегу, — отозвался Рублев.
— Вот бы добраться до них кому-нибудь из нас.
Все поняли, куда клонил капитан. Кому-то надо пойти в разведку. Только как вырваться из затопленного судна? Единственный выход — нырять вниз, в рубку. Из нее надо суметь попасть в наружную дверь и потом уже вынырнуть через водяную толщу на поверхность. А что ждет там? Шторм? Хищная косатка?
Пестерев чувствовал шум в голове, покалывало сердце. Ему, бывшему подводнику, такое ощущение знакомо: содержание углекислоты в воздухе выше нормы. Норма — полпроцента. А сколько сейчас? Наберется этих процентов шесть-семь — и конец.
— Товарищ капитан, разрешите я попробую, — сказал он. — Лучше меня в части никто не плавал. И через торпедный аппарат приходилось выходить. — Матрос размял закоченевшие руки и, подняв их над головой, потер ладонь о ладонь.
— А может, мне? Я тоже служил на флоте, — перебил Рублев.
— Тебе, Макар Григорьевич, надо побыть тут, — мягко возразил капитан.
— Конечно, тут, — торопливо подтвердил Амелькот, еще теснее прижимаясь к Рублеву…
— Добро! — твердо сказал Сазанов. — Значит, решение таково. Первым иду я, за мной Пестерев.
— Дмитрий Иванович! У тебя же трое… — шепнул парторг. В ответ ему на плечо легла тяжелая рука капитана.
— Виталий, готов? — спросил он.
— Да. Сейчас гармонь отвяжу.
— Гармонь? Зачем?
Гармонь всхлипнула, фыркнула брызгами. Пестерев прошелся вниз-вверх по ладам. Густые, тяжелые звуки полились быстрей и быстрей. Звуковая лавина ударяла по барабанным перепонкам, оглушала, слепила.
Резко, с шумным выдохом сомкнулась гармонь. Капитан и Пестерев двинулись к выходу.
Рублев положил руки на плечи Амелькота и Дабанова, стиснул зубы. Он понимал, что капитан и матрос сознательно шли на подвиг, жертвовали собой, чтобы спасти их, остающихся в кубрике. Спасти в любом случае. Если достигнут берега и приведут помощь и даже если погибнут, то отсрочат момент гибели оставшихся, отказавшись от своих долей воздуха.
Первым нырнул капитан. Все затаили дыхание. Слушали. Но ничего, кроме неясного клокотания, не было слышно.
— Ну пока! — сказал Пестерев. Раздался сильный всплеск воды. И снова в кубрике стало тихо.
— Пить, — чуть слышно шептал пересохшими губами Амелькот.
Глава 8
В Пахачах «Боевого» ждали с часу на час. Все знали от Милки Кочан, что продуктов команда взяла только на сутки.
Милка, засунув руки в карманы модного плаща, направилась в кино. За ней пристроилась пятерка морячков. Ребята, широко улыбаясь, шагали точно в ногу за Милкой: огромные, с завернутыми по-мушкетерски голенищами сапоги ступали след в след каблучкам-шпилькам. Вдогонку им несся смех, поощрительные возгласы:
— Ишь, черти, пришвартовались! Да вы смелей! Успевайте, пока ее усатый в море.