Но Солодов сделал вид, что не расслышал:
— И кроме руки и сердца предлагающий московскую жилплощадь со всеми удобствами. По окончании договора.
Мокрый полог палатки распахнулся. Вошел старший геолог Краев, высокий, в плаще. Он тряхнул головой, и нахлобученный башлык упал на плечи, открыв худые, землистого цвета щеки с глубоко врезавшимися морщинами. Движения геолога были усталыми, и казалось, будто двигается он по частям: поворачивая сначала голову, затем корпус и, наконец, ноги. Краев положил на стол клубок стеблей морской капусты и вывалил из карманов плаща несколько горстей ракушек.
— Вот и вся добыча, — так же устало, не спеша сказал оп. — Сейчас начнем стряпню.
Вера подложила в печь угля, поставила на нее ведро с водой, обмыла ракушки — все ловко, споро. Краев, нарезая водоросли, невольно залюбовался ее плавными, красивыми движениями.
— На вас поглядишь, дорогая, как-то светлей на душе становится, — сказал он.
— Это от чего же? Уж не от моих ли волос? — улыбнулась Вера, приглаживая голову.
— От вашего ровного характера, уверенности.
— Потерпите еще немножко, Константин Николаевич, сварятся щи с моллюсками, вот тогда действительно на душе посветлеет. Жаль, соли нет, а то бы пир закатили.
— А что у нас есть, кроме сих даров моря? — высунулся из кукуля[1] Солодов.
— Сон на сладкое, — усмехнулась Вера. — Сон важнее, чем еда.
— Это когда она есть, — буркнул Солодов и снова уткнулся в мешок.
— Ты бока еще не пролежал? — поинтересовался Краев. — Наше поколение куда меньше спало.
— Вот за вас мы и отсыпаемся.
— Неумная острота, — Вера досадливо наморщила свой прямой, с едва приметной горбинкой нос.
— Нам что? Спим, а надбавки идут. — Солодов будто не слышал Вериной реплики. — Как полгода, так к зарплате плюс десять процентов. Худо ли, хорошо работаем — все равно плюс.
— Предложи ликвидировать, — отозвался Краев.
— Зачем? — пожал плечами Солодов. — Они меня вполне устраивают. А тебя, Верочка?
— Я хоть сейчас готова отказаться…
— Камчатку давно пора выводить из северов, — снова поворачивая поочередно голову, корпус, ноги в сторону Веры, серьезно сказал Краев, — Это просто неблагоустроенный район. Люди здесь заняты интересной работой, хорошо одеты, сыты…
— «Сыты»? Это не о нас ли? — подмигнул Вере Солодов.
Но Краев не обратил внимания на это, продолжал:
— Правда, не хватает жилья, бытовых удобств. Отсюда и сезонщина. В прошлом году в нашем геологическом управлении прибавилось двести человек, а ушло сто. Вот и подсчитайте, сколько потеряно средств на выплату подъемных, на транспорт, процентные надбавки! Разор в государственном масштабе! На эти деньги для каждого жителя Камчатки можно построить по коттеджу со всеми удобствами.
— Вы наивный романтик, дорогой Константин Николаевич, — рассмеялся Солодов. — Север был и останется севером, с его климатом, штормами, невзгодами. «Коттедж!» Зачем мне коттедж на Камчатке? Возвращусь отсюда, денег у меня наберется достаточно, вот тогда и заведу себе коттедж. Только в Подмосковье. Куплю ковры, шкуру белого медведя, развешу оленьи рога…
— Прямо как у Вальтера Скотта, — сухим смешком отозвалась Вера. — Читаешь, читаешь, все разговор идет про мебель, потом, смотришь, и люди появляются…
— Твоя ирония, Верочка, меня не трогает, — ухмыльнулся Солодов. — Я — человек двадцатого, рационального века и не вижу причин, почему должен восторгаться неудобствами. Я тоже за романтику первооткрытий, но только чтобы с полным желудком, сухой одеждой, удобным жильем…
— Романтик с обозом, — фыркнула Вера. — А я за то, чтобы самой построить первый дом в бухте Сомнения! Да!
— Ох, наивная, восторженная провинция! — нарочито вздохнул Солодов.
— «Провинция», — передразнила Вера. — Где-где, а она скорее там, у вас, на Тверском. Сидят за дверными цепочками и кудахчут: «Ах, сибирские морозы! Ах, квартира в Москве!» А какая разница, где квартира? Главное, чтобы рядом были друзья, чтобы было кого в праздник позвать, поговорить, наконец, повеселиться от всего сердца.
— Вера права, — вмешался Краев. — Провинция — понятие отнюдь не географическое.
— А разве плохо иметь московскую прописку и броню на жилплощадь на Тверском? — Солодов даже привстал, до пояса высунувшись из кукуля.
— Насчет прописки, Коленька, — поморщилась Вера, пробуя из ведра морскую капусту. — Буду я жить, где захочу, ни у кого не спрошусь. Задумаю жить в Москве — и поеду. А пока мне здесь больше нравится, хотя климат и тяжеловат.