По зарубкам на своей палке Тусен знал, что сегодня второе мая. День выдался хмурым, сильный южный ветер поднимал над островом тучи пыли. Першило в горле. Сельдерей, приправленный морской водой, уже настолько осточертел, что Тусен часто предпочитал оставаться голодным. Сегодня он был особенно голоден и настойчиво преследовал птиц. Но те уклонялись от ударов его палки и, улетая, издевательски хохотали над ним: так по крайней мере он расценивал их крики. Согреваясь у костра, Тусен пришел к твердому решению несколько последующих дней целиком посвятить охоте на птиц. Ведь пока они не оставили остров, следовало сделать солидный запас солонины. Вместо соли он употреблял морскую воду. С этими мыслями он отправился спать в свой шалаш.
Сон его был беспокойным. Ему приснилось, что на «Леопольде» возник пожар и Пикар распорядился:
— Все помпы в ход!
Перекинуты за борт брезентовые рукава. Струи воды, отражающие пламя, словно огненные фонтаны, ударили в колыхающиеся султаны пожара. Они рухнули, рассыпались на множество рыжих локонов и искр и готовы были вот-вот погаснуть. Но тут на Луи напала неожиданная слабость — сердце забилось с перебоями, перехватило дыхание, руки словно парализовало. А Пикар надрывно причал:
— Нажимай! Еще! Сильней! Тусен, мерзавец, чего стал?
Его напарник тоже в изнеможении отдыхал. У Тусена уже не оставалось сил, чтобы толкнуть хотя бы раз эти тяжелые чертовы помпы. Со страшными ручательствами разъяренный Пикар подскочил к Тусену и ударил его в грудь… И тут Луи проснулся. Задыхаясь от дыма, наполнившего шалаш, он выскочил на воздух и остановился, пораженный необычайно красивым, но страшным зрелищем. Сзади была густая, черная, как деготь, ночь, а впереди, насколько хватал глаз, охватив почти половину горизонта, бушевал золотистыми огнями торфяник и кустарники. Этот золотой разлив, местами похожий на поток раскаленной лавы, увенчивали клубы густого дыма, устремляющегося к северу, но отдельные слабые порывы ветра по временам несли дым и гарь прямо на Тусена, и тогда он кашлял и задыхался. Если бы ветер был восточным, Тусен давно бы уже превратился в своем шалаше в обугленный труп. Огромные стаи встревоженных птиц, горланя, носились над ним. Как хорошо, что он не соорудил свой шалаш у торфяника, ведь однажды он и намеревался так поступить. Ему следовало расположить «священный очаг» вблизи дома, а торф подносить от торфяника. Это от его очага возник чудовищный пожар!
Третьего мая весь день бушевал пожар, возникший по вине Тусена. Наш маленький Нерон наслаждался не столько зрелищем, сколько теплом, исходившим от огромного костра, охватившего почти все владение Луи Тусена I. Вдруг его осенила обнадеживающая мысль: «А не привлекут ли чье-нибудь внимание клубы дыма? Жгут же костры терпящие бедствие моряки с подобной целью, и часто эти сигналы спасительны».
Но тут же Луи прогнал столь соблазнительную, но маловероятную возможность. Кому придет в голову, что это огромное пожарище — всего лишь сигнал бедствия?
Кратковременная надежда исчезла, пришли другие мысли. Пожар мог обернуться для Тусена трагически: разве исключено, что птицы поспешат покинуть опустошенный остров? А это конец!
И Тусен впал в уныние.
К четвертому мая пожар присмирел, только клубы дыма все еще густо висели над дотлевающей сухой частью торфяника.
«Что вы здесь делаете?»
Корабль приближался к предполагаемому вулкану. И хотя вахта лейтенанта еще не наступила, он не мог усидеть в своей каюте и поднялся на палубу. Постепенно «вулкан» стал принимать очертания низменного острова, окруженного надводными скалами и пенистыми бурунами. Клубы дыма уменьшились, пламени не было видно. Даже на близком расстоянии не чувствовалось характерного для вулканического извержения запаха серы — пахло обычной гарью, на поверхности моря не плавала типичная ноздреватая пемза — это все, к великому сожалению лейтенанта, указывало на правоту капитана. Причина же пожара оставалась загадкой.
Всю ночь корабль крейсировал в некотором отдалении От острова, а утром после обсервации капитан-решил высадить небольшой вооруженный десант, отложив работы по промерам на денек. При тщательном наблюдении с «вороньего гнезда» ничего подозрительного на острове не обнаружили. Если там и были пираты, они не оставили заметных следов. Однако дымная пелена скрывала значительную часть острова, и окончательные выводы делать было рано. Вблизи острова не было и пиратского корабля. Правда, его могли укрыть поодаль, за более возвышенными соседними островами. Многочисленные буруны препятствовали высадке. С трудом выбрали удобное место, чтобы подвести шлюпку к берегу. Десант был высажен. Часть людей осталась в шлюпке. Они должны были следовать вдоль берега за десантом и в случае необходимости оказать помощь.
Семь военных моряков с ружьями наперевес продвигались вперед со всеми возможными предосторожностями, держась ближе к берегу и избегая все еще пышущего жаром торфяника. Следов пребывания человека никто не замечал. Но встреча с людьми была вероятной, так как у скопища скал виднелись следы недавнего кораблекрушения — обломки мачт, доски, бочки, части каких-то механизмов из груза погибшего, явно не пиратского корабля. Уже оставалось пройти совсем немного, чтобы завершить круговой обход острова.
И вдруг английские моряки наткнулись на человека, сидевшего на корточках у очага палеолитической конструкции, над которым висела закопченная жестянка с каким-то клокочущим варевом. Обросший, со слежавшимися, давно не мытыми и не чесанными волосами, в изодранной одежде странный субъект совершенно не походил на преуспевающего пирата. А именно пиратов опасался капитан, снаряжая десант! Человек был так увлечен своим кулинарным занятием или упорными думами, что не услышал, как к нему почти вплотную подошли семь моряков.
— Что вы здесь делаете? — раздался строгий окрик за спиной Тусена.
Он обернулся, поднялся, долго моргал воспаленными глазами, переводя их с одного вооруженного незнакомца на другого, и не произносил ни слова. Вероятно, до его сознания не доходил тот простой факт, что перед ним стоят его спасители. Он с явным вожделением бросил взгляд на жестянку с кипящим, вкусно пахнущим обедом, словно сожалел, что нежданные гости помешали трапезе. Но вдруг его лицо озарилось радостной улыбкой, он всхлипнул по-детски жалобным голоском и упал навзничь как подкошенный, широко раскинув руки. Только солидная порция рома, влитого в рот, привела Луи Тусена в чувство. Но и после этого он продолжал молчать, взирая на людей с ружьями недоверчиво и отчужденно, как каторжник на своих конвоиров. Он не мог вспомнить ни одного английского слова, хотя много плавал в европейских водах и знал английский неплохо, а также ясно видел, что перед ним английские военные моряки.
Наконец Тусен осознал все значение этой встречи. Он спасен! Он больше не будет есть сельдерей! Он будет сыт, сыт. И тогда, легко вспоминая забытые слова, Тусен поведал свою печальную историю. С большим трудом он добрался до шлюпки, а подняться по трапу на корабль самостоятельно не смог. Он был необычайно истощен и, сам того не ведая, находился уже на пороге смерти. Морякам было известно о гибели «Леопольда», и они заботливо отнеслись к сотоварищу, попавшему в беду. А когда корабль пришел в Вальпараисо, Тусена атаковали репортеры, и по телеграфным проводам заструился рассказ единственного моряка, спасшегося с погибшего парусника «Леопольда».