И в них загадки и отгадки
Того, что кануло в веках…
2
Жизнь на реке без рыбной ловли немыслима. Хотя, надо признаться, мы горе-рыбаки. С утра, пока я готовил завтрак, Виктор с Игорем без устали забрасывали блесну в Алдан. Один раз вытащили ерша. Крючок зацепил его за бок. Но больше поймать не удалось.
— Даже на уху не хватит, — сетовал Виктор.
В маршрут вышли без снастей. Ребята отстали, я ушел метров на триста вперед. Пересекая осыпи, я смотрел вниз на реку. Было солнечно, и на легкой водной ряби плясали ослепительные зайчики. Внезапно в прозрачной воде я увидел большую рыбину, которая подошла вплотную к берегу и, казалось, тыкалась носом в песчаные откосы. Я стоял метрах в десяти над ней. Искушение было велико. Я снял ружье, огляделся. Ребят не видно, их скрывал поворот берега. Прицелился. Фонтанчиками вскинулись брызги от вонзившихся в воду дробинок. Рыба дернулась и перевернулась вверх брюхом. Я поспешил к воде. К счастью, место оказалось не топким, и мне удалось достать добычу. Окунь попался не такой уж большой, но все же весил около килограмма. Вынутый из воды, он пришел в себя и начал биться. Я сунул его в рюкзак. Сзади спешили ребята.
— Что случилось? — запыхавшись, спросил Виктор.
— Да так, вот подбил на ужин.
— Заяц? Рябчик?
— Там, в рюкзаке. Можешь посмотреть, а я пойду вперед.
На ужин у нас была уха.
Осенью в тайге всякого зверья тьма. Следы лосей, росомах и, как давно ожидаемая неожиданность, след медведя. Но увидеть его самого не удается. Нынешний год — ягодный. сытые медведи держатся осторожно. Зато зайцы осенью наглеют. Заполняют березовые перелески. Выскакивают буквально из-под ног. Чаще всего это случается во время маршрута — и нет ружья под руками.
Когда продукты у нас были на исходе, мы часто выходили в близлежащий лесок поохотиться на зайцев. Отойдя от домика шагов на пятьсот, снимаешь с плеча двустволку, взводишь один курок и идешь, не хоронясь, по хрусткой земле. Обычно не проходило и пятнадцати минут, как из кустов выскакивал заяц и, сделав несколько прыжков, застывал на мгновение. Листва с кустов уже частью опала, и было видно его повернутую любопытную голову. Затем он словно взвивался в воздух и стремительно исчезал в чаще. Во время таких остановок зайцев обычно и стреляют.
Темнеть стало рано. И работа раньше кончается. Мы ужинаем за длинным столом, сколоченным из досок и накрепко вкопанным около избы. Очагом нам служит оказавшаяся здесь железная бочка без дна. Коэффициент полезного действия крайне высок — пламя в стороны не раздувает. Были, правды, споры: Виктор настаивал на костре. Но здравый смысл взял верх. Теперь к бочке привыкли и споров не возникает.
На первое — бульон из зайца. Когда пошли зайцы, интерес к рыбной ловле убавился. На второе — жареный заяц. Порой мы даже меняем зайцев на сахар у ребят с катера, проверяющего бакены. На третье — чай вприкуску. Но сахара уходит еще больше, чем внакладку, потому что чай горячий, обжигающий, пахнущий дымом.
Изредка по вечерам балует нас музыкой плывущий мимо пароходик. Заслышав его, торжественно выходим на откос, салютуем изо всех четырех стволов (на нашем вооружении две двустволки). Если капитан не гордый, ответит гудком.
На заходе река становится зеркальной, и в ней отражаются обрывы Мамонтовой горы, деревья и облака.
…Лес опрокинут в воду,
И вода темна от леса, словно омут.
И эту воду страшно тронуть,
Как страшно получить в ответ
Не «да», а «нет».
Ночью в доме у нас свечи. У каждого сбоку по свече. Забираемся в спальный мешок и читаем. Есть у нас стихи Бориса Пастернака — старое издание, без обложки в газетной обертке, сборник «Сквозь время» четырех поэтов, погибших на войне, — Когана, Кульчицкого, Майорова, Отрады; «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя и «Жажда жизни» И. Стоуна. Виктор и я на ночь читаем стихи. Игорь — прозу…
В один из прозрачных осенних дней, после нескольких часов корпения над дневниками и книгами, мне захотелось побродить по тайге, размять ноги. Я снял со стены двустволку, сунул в карман около десятка патронов, не забыв положить два жакана на всякий случай.
Сразу за домиком начиналась тайга. Я пересек расположенный в понижении кочкарник и выбрался в полосу леса. Идти здесь было ровнее. Впереди осыпающимися букетами стояли березняки. Я снял с плеча ружье, зарядил двойкой — на зайца, взвел курок на правом стволе и пошел к деревьям. Царство золота окружило меня. Мягкий солнечный свет плавал в листве деревьев, уже поникших нитях трав и жилах кустарников. Было совсем тихо. Я сел на ствол обвалившегося полуобгорелого дерева, положил ружье рядом…
Вывел меня из забытья сильный хруст веток. Так тяжело шагать мог либо лось, либо… Я поднял ружье, вынул патроны с дробью и поставил жаканы. Место, где я сидел, было неудобное, закрытое со всех сторон вплотную подступающим высоким кустарником, и я решил отойти к поляне. Как только я сделал несколько шагов, треск, слышавшийся уже совсем близко, прекратился. Я замер. Потом опять сделал несколько шагов и остановился. Кто-то, стоявший в нескольких десятках метров от меня, повторил мои движения: удобно прислонившись к дереву, я стал ждать.
Было тихо. Прошла минута, другая…
«Ну, если он не хочет идти ко мне, стоит ли мне идти к нему?» — рассудил я и, держа ружье в руках, пошел наискось в сторону дома. Выйдя на кочкарник, оглянулся. Сзади стыли золотые березы. Накинул ружье на плечо.
Дома в спальном мешке лежал Игорь, курил и читал. Второго ружья на стене не было. Через полчаса вернулся Виктор, устало опустился на пол.
— Ну, встретился я наконец с хозяином.
— С каким хозяином? — не поняв, переспросили мы одновременно.
— С каким? Какой бывает хозяин в тайге?
— Ну? — Игорь вынул изо рта сигарету.
— Иду я, там за кочкарником, по тайге, вдруг слышу хруст. Идет кто-то, ветки ломает. Ну, думаю, лось. Остановился, стою. И он остановился. Потом опять пошел. Ну, вижу, ясное дело. Поставил жаканы — и приготовился встретить достойно. Но он раздумал. Сытый, наверное, был. Прямо передо мной свернул в сторону и через кусты ушел к реке.
— Хорошо его видел? — спросил Игорь.
— Да нет, разве увидишь, там кусты густые, но запахом медвежьим в нос пахнуло!
Глаза Виктора возбужденно сверкали.
— Поздравляю с первым крещением, — сказал я. — Ну, а завтра пора, видно, устроить баню.
3
Когда у нас кончился чай, папиросы и сахар, мы с Виктором на попутном пароходике поднялись на пятьдесят километров вверх по течению, до ближайшего поселка. Пароход вверх по течению идет туго, с трудом преодолевая многочисленные перекаты. Водить суда по Алдану — искусство. Прибытие парохода для всякого поселка событие и развлечение. Собственно, это единственное средство связи с внешним миром, не считая телеграфа и радио. Пароход всегда ждут и встречают.
Поселок, куда мы прибыли, — изб сто вдоль берега. Здесь есть мясо-молочная ферма и даже свой небольшой маслозавод. Живут в поселке больше якуты, но также и русские из бывших золотоискателей.
В сельмаге мы вскоре достали все необходимое, но так как пароход вниз по течению ожидался на следующий день, остановились на ночевку у старожила этих мест Петра Федореева. Нам о нем говорили на пароходике: «Русский, работает сторожем сельмага, а раньше был при почте, но уволили. Как жена померла, пить больно пристрастился, на работу перестал выходить. Дочь у него работящая, Вера, на ней все хозяйство держится. Да и сам, когда трезв, человек хороший, руки золотые».
Федореев встретил нас не слишком приветливо, но вечером, когда перед ужином выпили, подобрел…
— Ну, а чем он угощал вас? — спросил Игорь, когда мы, вернувшись, рассказали ему о Федорееве.