Это очень важно, что со смертью организма прекращается накопление и начинается распад радиоактивного углерода, в то время как обычный углерод остается в той же пропорции, что и раньше.
Зная скорость распада углерода с атомным весом 14, несложно подсчитать его количество в любом образце древесины, торфа или угля. И, сравнивая полученные данные с первоначальным его количеством в момент гибели организма, можно установить, сколько прошло времени от этого момента до времени анализа. Если это дерево — то как давно его срубили. Если торф или известняк — когда он начал откладываться. Если уголь — когда был сожжен.
Пыльцевые диаграммы помогут установить период жизни поселения, климатические и природные условия. Радиоуглеродный анализ даст точную дату в абсолютных цифрах от наших дней…
Сваи не случайно вбиты. Делая небольшие зачистки совком и лопатой, мы видим, как они выстраиваются в ряды. По-видимому, на сваях держался настил, на котором стояли дома обитателей стоянки. Это самое настоящее болотное поселение!
Здесь много щепы. Люди строились, жили, работали, чинили хижины и настил, выдалбливали лодки, которые, вероятно, лежат где-то в сапропелях болота. Щепа разбрасывалась вокруг, попадала во влажный торф и сохранилась. Ее надо собрать. По щепкам, как по обломкам кремня, можно судить о рабочих приемах древних берендеев, о том, какими орудиями они пользовались.
Попадаются кусочки тонких оструганных палочек. Может быть, это обломки древков стрел, а может быть, еще что-нибудь. Скорее их в полиэтиленовый мешочек! Час-два на солнце — и от них почти ничего не останется… В мешочек… завязать покрепче, чтобы сохранить влажность…
Издали кажется — просто черная земля. А когда приляжешь на нее, начнешь разбирать ножом и рассматривать, она преображается. Чернота распадается на щепочки, угольки, разноцветные камешки, черепки, кости. Здесь много рыбьей чешуи и рыбьих костей. Все, все в отдельные мешочки! Это работа уже для специалистов-ихтиологов. Они скажут, какие рыбы водились в древнем Берендеевом озере, когда их ловили. Определят виды, размеры, возраст по чешуйкам…
А вот еловые шишки. Для костра? Но лежат не сами шишки, а только их стержни, как будто белки поработали. Нет, наверное, не для костра. Выбирали семена и размалывали их в муку. Вероятно, поэтому же так много встречается и скорлупок лесных орехов. Кое-где и сейчас в деревнях орехи заготавливают мешками на зиму…
Странно, что здесь так много песка и мелкой речной гальки. Хотя, если подумать, ничего странного. Жили ведь на деревянных настилах, на торфе! Чтобы разложить огонь, устроить очаг и не зажечь дерево, надо было натаскать сюда много песка. И глины.
Мягкие ее комочки почти везде встречаются в слое.
Черепков, как всегда, много. Больше мелких, чем крупных. Крупные все наверху, на поверхности, Шурик говорит, что, по рассказам, здесь даже целые горшки находили. Эх, если бы раньше попасть!
Самое замечательное, что все черепки, которые я видел, одинаковые: у них одинаковый узор, они сравнительно тонкие, сделаны сосуды без швов… Хм, а ведь это интересно! Во всех неолитических культурах, которые оставили свои следы в здешних краях, горшки лепили одним и тем же способом. Их как бы «свивали» из широких глиняных лент. Края лент заходили друг на друга, их сжимали, стискивали, и получался сосуд. Когда такой горшок разбивался, эти ленты и их скрепление в изломе всегда хорошо видны. А здесь — как будто все из одного куска глины. И изломы не косые, а прямые…
Вывод один: горшки не «свивали», а выколачивали из одного куска глины! Так выковывают, вытягивают медные котелки и кувшинчики — без единого шва и спайки. Но тогда на поверхности горшка остаются слабо заметные плоскости от лопатки-наковаленки. Есть ли они здесь? Ну-ка, черепок побольше… Есть!
Орнамент отличается от керамики остальных культур, техника выделки тоже отличается. Первый вывод: это не местные племена, а пришельцы. Откуда?
Одна загадка привела к другой загадке.
— Ну как? Что-нибудь интересное есть?
Хотинский кончил собирать образцы из разреза и теперь перебрался к нам. Сейчас надо сделать вырезку из культурного слоя. В торфе сохраняется не только пыльца, но и семена. На стоянке их должно быть гораздо больше, чем рядом. Это не менее важно, чем пыльца. По семенам можно определить растения, которые росли вокруг человека. Может быть, среди них окажутся культурные злаки? Или лен? Или конопля? В диком виде они здесь не растут. Каждое такое зернышко уже позволяет предположить знакомство берендеев с земледелием.
Мой университетский профессор Александр Яковлевич Брюсов на реке Модлоне в Вологодской области раскопал свайное поселение и на одной из свай нашел зерна культурного льна. Они пролежали в торфе четыре тысячи лет. Но когда их посеяли, семена дали ростки.
Может быть, и у берендеев был лен?
Чтобы не возвращаться, мы захватили с собой еду и решили пообедать здесь же, за кустами у магистрального канала. Шурик, поначалу отнекивавшийся, с аппетитом уписывал бутерброд за бутербродом, которые подвигала ему Таня. Никита подал мне кружку с молоком.
— …Вот я, к примеру, шофер, во многих экспедициях бывал, — продолжал начатый раньше разговор Виктор Михайлович. — Ну, что мне. эти черепки? Увидел бы раньше — и бросил! Теперь уже буду знать, что древние. А только непонятно мне, зачем их так много собирать? Конечно, интересно посмотреть, как раньше люди жили, что делали. Ну а потом-то что? К чему это все? Только для истории одной? Геологи камни собирают, полезные ископаемые ищут. А здесь?
Виктору Михайловичу возражала Таня.
— Конечно, археология — это история. Но вот вы подумайте, Виктор Михайлович. Вы были в Средней Азии? Были? И пустыни видели? Раньше так и считалось, что там всегда были пустыни, и ничего с ними сделать нельзя. А когда в пустынях начали работать археологи, оказалось, что в древности пустынь не было. Были леса, плодородные земли, города…
— Так это же когда было! При царе Горохе?!
— Не в том дело — когда, а почему так случилось! Оказывается, люди вырубили леса, потом стали распахивать землю — и стала исчезать вода. А потом, вместе с водой, исчезла и последняя растительность. Появилась пустыня. Археологи не просто нашли древние поселения. Они подсказали геологам, где искать под землей воду, как вернуть реки в их древние русла. И теперь наступление на пустыню идет по плану, который составляли не только мелиораторы и геологи, но и археологи…
— Ну, в пустыне может быть, — неохотно соглашается Виктор Михайлович. — А здесь же не пустыня? Здесь все на виду!
Таня не нашлась, что сказать, и посмотрела на меня.
— Понимаете, Виктор Михайлович, вопрос этот действительно очень сложный, — вступил я в разговор. — Большинство людей считает как вы: если наука, то давайте сразу же результаты! Но наука в своем чистом виде тем и отличается от строительства, от сельского хозяйства, от промышленности, что занимается не частными проблемами, а общими законами. Каждое открытие — это проникновение человека в общие законы природы и общества…
— Да вы меня не агитируйте за науку, Андрей Леонидович! — обиделся Виктор Михайлович. — Что такое наука, я хорошо понимаю, всего навидался и наслушался! Мне суть важна…
— Я вот о сути и говорю. Практическое применение любого открытия всегда будет — рано или поздно. Кстати, о сельском хозяйстве, это будет и вам интересно, Таня! Во время первой мировой войны в Дании в одном из самых молочных округов начался падеж скота. Сначала предполагали, что пастбища отравлены. Но потом выяснилось, что в травах не хватает какого-то микроэлемента. Почему? Что случилось с почвой? Ответ на это смогли дать археологи.
Оказывается, в железном веке, две с половиной тысячи лет назад, на этих лугах были поля. Археологи нашли четкие следы древней пахоты. И эти поля как бы «выкачали» необходимые микроэлементы из почвы. Как видите, польза археологии налицо… Подобные вещи случаются и у нас. Я думаю, если бы почвоведы работали в более тесном контакте с археологами, нам удалось бы во многих местах поднять плодородие истощенных земель быстрее, чем это делается сейчас…