— Да, — покачал глубокомысленно головой Виктор Михайлович. — Что для Никиты Александровича ваша наука нужна, это я вижу. А так, все-таки черепочки…
— Кстати, какое твое впечатление от стоянки? — спросил я Хотинского. — Приблизительная датировка?
— Ну, знаешь, дату я хотел бы от тебя получить! — усмехнулся он. — Во всяком случае пока можно сказать только одно: поселение лежит в торфе над сапропелями и ниже второго сверху пограничного горизонта. Его здесь нет, а в разрезе на валовой канаве он хорошо прослеживается по остаткам пней…
— У нас здесь много пней! — не удержался Шурик. — Мы ими печку топим…
— Так вот, если учесть, что над стоянкой пограничный горизонт был снят или относился к самому слою стоянки, что маловероятно, тогда, по составу нижнего торфа, стоянка должна была существовать где-то в конце пятого — начале четвертого тысячелетия…
— А Льяловская — конец третьего тысячелетия до нашей эры, — заметила Таня. — Как же так получается?
— Причем здесь Льяловская? — переспросил Никита.
— Льяловская стоянка, возле села Льялово, под Москвой, на Клязьме. Она считается самой древней неолитической стоянкой в этом районе.
— Считалась, Таня! — поправил я ее. — Вы сами назвали дату, которую получил при передатировке Брюсов. Его заметка прошла как-то стороной. О древности Льяловской стоянки писал в двадцатых годах Жуков, относя ее чуть ли не к седьмому тысячелетию и утверждая, что все последующие неолитические культуры нашей полосы произошли от Льяловской. Если Никита Александрович прав в своих предположениях, то открытие Берендеева — это еще и сенсация…
— Почему?
— Видите ли, таких древних стоянок в Волго-Окском междуречье мы не знаем. А льяловская керамика… Как бы это сказать точнее? Она слишком совершенная! Всякое новшество, в том числе и глиняная посуда, появляется не в готовом виде, а в процессе развития от менее совершенного к более совершенному. Поэтому и искали предшественников льяловской керамики. Не нашли! И естественно, пришли к выводу, что идея обожженной глиняной посуды была заимствована льяловскими племенами в готовом виде откуда-то со стороны, от других, более развитых племен…
Я рассказал о своих наблюдениях над берендеевской керамикой и показал на черепках следы выбивки.
— Если дата хотя бы приблизительно верна, может статься, что в наших руках то самое недостающее звено. А качество берендеевской керамики значительно выше, чем льяловской, да и всех последующих культур!..
— Вы думаете, Андрей, что это особая берендеевская культура? А откуда могли появиться здесь эти берендеи?
Таня с интересом разглядывала находки.
— Я не думаю, я только предполагаю. Вот давайте-ка разберем сейчас все найденное и попробуем выяснить, что это были за люди и почему в отличие от всех прочих поселились на болоте, а не на коренном берегу…
Разбирая и раскладывая находки, я продолжал размышлять.
Вот кости. Гладкие, черные, легкие. В песке или в обычной почве от них ничего бы не осталось. Торф сохраняет все. Большие трубчатые кости ног, позвонки, бабки, большие челюсти со сверкающей эмалью зубов — это, безусловно, лось. Лоси для людей эпохи неолита были тем же самым, что для палеолитических охотников мамонты. Из жил лося делали нитки и тетиву для лука. Шкуры шли на одежду, одеяла, покрывала для легких летних чумов, на обувь. Из костей лося выделывались самые различные орудия: узкие долотца, проколки, наконечники стрел, рыболовные крючки, кинжалы, подвески и украшения, лощила для шкур, кочедыки для плетения. Всего этого и целого и в обломках мы собрали здесь столько, что становится даже немного обидно за Плещеевские стоянки. Ведь там было когда-то много разных предметов, только не сохранилось…
Эти челюсти с клыками — медвежьи. А эти, маленькие — бобровые. Из резцов бобра мастерили тоже подвески и долотца. А это птичьи кости. На некоторых видны кольцевые надпилы — готовили бусинки для ожерелий…
Вся эта масса костей, кроме орудий и поделок, отправится к зоологам для определения.
Керамика однотипная. Косые узкие ямки расположены плотно друг к другу. В более поздние времена они редеют. Льяловская керамика украшена зональным орнаментом: на тулове сосуда перемежаются зоны ямок и отпечатков зубчатого штампа. Здесь зубчатого штампа нет и ямки совсем другие. Где же я видел такой же орнамент? На Оке? В Прибалтике? Может быть, на Урале? Нет… Днепро-донецкая культура! Не совсем так, но очень похоже. И время подходящее! Неужели эти «берендеи» пришли оттуда?
Важность этой догадки понимает только Таня, но она относится к ней скептически. Днепро-донецкая культура… так далеко? Там — европейцы, здесь — угро-финны… Большинство археологов считают по традиции, что неолитические племена Волго-Окского междуречья были угро-финнами, древними предками летописной мери, мордвы, чуди, веси и мещеры. Я согласен, что какими-то отдаленными предками мери и веси они могли быть, но меря и весь совсем не финно-угорские племена! Иначе так просто не происходила бы в этих краях их колонизация славянами, которые уже, безусловно, индоевропейцы… Нет, нет! Родина угро-финнов за Уральским хребтом, и здесь они появились уже только в железном веке, да и то осели лишь по Оке…
Иначе никак не объяснить сложный процесс развития и смешения различных археологических культур на этой территории. Материальная культура — это одно, народ — совсем другое. В эпоху Римской империи в Западной Европе жило множество самых различных племен, говоривших на разных языках, а археологически все они принадлежали к одной культуре — латенской[5].
Здесь было наоборот…
— А ты, Шурик, плохо собирал, — замечает Олег, вынимая из общей кучи кремень и каменные орудия. — Мало кремня собрал! Я же тебе говорил, что все нужно — даже маленькие отщепы…
— Я все собирал, все! — вспыхивает Шурик. — Спросите у Сергея Ивановича, мы все брали…
— Правда, Олег, здесь кремня мало…
В самом деле, почему так мало кремня на стоянке? Это мне бросилось в глаза сразу, но потом за делами как-то забыл. А сейчас, когда все находки на виду, когда все рассортировано, это особенно заметно.
На обычных дюнных стоянках камня много — не только кремневые орудия, но и просто отщепы, необработанные куски, нуклеусы, от которых отделялись ножевидные пластинки, множество чешуек, осколочков и тому подобной мелочи. Отходы производства. Здесь же при разборке слоя я почти не встречал кремня.
И была еще одна странность. Как правило, люди неолита старались пользоваться только свежим кремнем, добытым в месторождениях. Валунный кремень, который можно найти в ручьях и моренных отложениях, пролежавший долго на солнце и морозах, весь разбит трещинами. Он не пластичен, колется, из него нельзя ничего путного сделать. Свежий кремень мягок и пластичен. Из него получаются совершенные ювелирные вещи.
Здесь, у берендеев, сплошь валунный кремень. И его очень мало. Маленькие, неуклюжие и толстые наконечники стрел очень плохой обработки, примитивные скребочки. Видно было: все, что только можно, старались делать из кости или из серого сланца, тоже валунного.
Из сланца выпиливали и шлифовали тесла, долота, плоские рабочие топоры, обломки которых мы нашли.
Чем все это объяснить?
Так… Так… Давайте думать. Вряд ли это случайность, случайности тоже закономерны! Обитатели Плещеева озера, насколько можно судить по результатам наших раскопок, получали свой кремень или с Оки, с юга, — темно-желтый, непрозрачный, иногда черный, или с севера, с Верхней Волги, — лиловатый, просвечивающий. Там, на Верхней Волге, под Ржевом и Старицей, открыты и изучены в районе месторождений остатки огромных мастерских по обработке кремня. Кремневые желваки, которые находили в известняках, обкалывали и очищали от известковых корок на месте. Расходился оттуда кремень уже в заготовках, полуобработанный, чтобы не возить лишнего груза.