В 1.30, когда «Титаник» безмолвной, ярко освещенной горой еще, казалось, надежно покоился на черной глади океана, капитан прошел в радиорубку и, сказав, что корабль долго не продержится, велел послать сигнал «Спасите наши души!» — эту отчаянную мольбу о помощи, которая заставляет вздрогнуть каждого услышавшего ее моряка, где бы он ни находился в этот момент.
Развязка приближалась. Оркестр отыграл веселый фокстрот и начал торжественную гордую мелодию гимна.
На предпоследней шлюпке отплыл пассажир первого класса Брюс Исмей, в течение всего рейса подгонявший капитана. Ему нужен был рекорд скорости. «Титаник» поставил другой рекорд… На его борту, когда отчалила шлюпка Исмея, металось более полутора тысяч человек, у которых не оставалось ни единого шанса на спасение.
Развязка
С 2.05 до 2.20 — с момента, когда отвалила последняя шлюпка, до финала трагедии — капитану Эдварду Смиту, стоявшему на мостике, оставалось только одно — размышлять над происходящим. «Горькие мысли должны были осаждать его в это время, — пишет Дж. Маркус в своей книге. — Он мог припомнить свои собственные слова, звучавшие теперь злой издевкой: «Я не могу себе представить ситуации, которая привела бы к гибели этого корабля…» В течение двадцати лет капитаны водили суда, свыкшись с необходимостью риска. И вот пришел час расплаты».
Трагическая фигура капитана «Титаника» привлекла внимание не одного литератора. Вот как представлял себе его последние минуты выдающийся немецкий писатель Бернгард Келлерман в своем романе «Голубая лента», вышедшем в свет в 1938 году и опубликованном у нас на русском языке в 1968 году (Смит выведен в образе Терхузена, капитана океанского лайнера «Космос»):
««Мы слишком быстро шли, — подумал он, — нельзя этого отрицать. Не будь этого Хенрики (хозяина «Космоса». — Б. С.), я бы, вероятно, снизил скорость, скажем, до шестнадцати узлов. Тогда пробоина была бы не столь катастрофичной. Но ведь Хенрики во что бы то ни стало хотелось поставить рекорд!..» Он стоял, не двигаясь, и ему казалось, что его распяли, пригвоздив к черному, безжалостному небу. Он испытывал нечеловеческие муки, был близок к безумию. На «Космосе» — это и было причиной его страданий — находилось свыше трех тысяч человек, а спасательные шлюпки едва могли вместить половину…»
Второй штурман Лайтоллер спасся чудом. Он помог спустить на воду последнюю шлюпку и затем бросился вниз головой с мостика. Его тут же чуть было не засосало водоворотом, но внезапно струя горячего пара из котельной отбросила его в сторону. Лайтоллер оказался рядом со шлюпкой. Он только уцепился за нее, как вдруг умирающий корабль резко вздрогнул, и Лайтоллера отшвырнуло метров на пятьдесят в сторону. Оттуда штурман наблюдал последние секунды «Титаника». Сияя всеми огнями, плавучий дворец все быстрее погружался в океан. Внезапно свет погас — вода затопила котельные. В чреве стального колосса что-то загрохотало. Это сорвались со своих мест котлы, каждый размером с двухэтажный лондонский автобус, и покатились в сторону носа, который был уже под водой. Корма с мощными гребными винтами торчала в воздухе. Пронзительные крики сотен людей, оставшихся на борту, разносились над черной водой. Те, кто был в шлюпках, налегли на весла, стараясь как можно дальше уйти от «Титаника»: они боялись, что, затонув, пароход создаст сильный водоворот и засосет их за собой в пучину.
Еще немного — и «чудо века», гордость судостроителей, грандиозный лайнер быстро пошел ко дну вместе с зимним садом и тысячами почтовых мешков, с сейфами, полными драгоценностей и золотыми слитками на миллионы долларов, с гоночными машинами и холеными собаками миллионеров и со скромными пожитками эмигрантов из Европы. 1513 человеческих жизней оборвала беспощадная стихия.
Холодные, тусклые звезды едва подсвечивали жуткую сцену. Ее впоследствии воссоздавали по воспоминаниям очевидцев и литераторы, и живописцы, и кинематографисты. Люди, сидевшие в переполненных шлюпках, отворачивались и затыкали уши, чтобы не видеть своих бывших спутников, коченевших в воде, не слышать их отчаянных криков. Впрочем, в некоторых шлюпках было еще достаточно места, чтобы подобрать утопающих, но страх за собственную жизнь гнал их пассажиров все дальше от места катастрофы. Состоявшийся позднее в Лондоне суд даже рассматривал дело о двух пассажирах первого класса, пытавшихся с помощью взятки заставить матросов грести прочь, хотя можно было взять на борт еще человек 20–25. Разумеется, обвиняемые — леди Дафф-Гордон и ее супруг сэр Космо — все категорически отрицали…
Расследование
В ходе расследования, проводившегося одновременно в Вашингтоне и Лондоне, было установлено, что масштабы трагедии были бы значительно меньшими, если бы на зов «Титаника» откликнулся английский пароход «Калифорниан», который был ближе всех к месту гибели лайнера. История сохранила две противоречивые версии о том, как получилось, что один корабль не пришел на помощь другому, потерпевшему бедствие в открытом океане. Одна из них принадлежит офицерам «Калифорниана», другая — рядовому члену экипажа, рабочему при лебедке Эрнесту Джиллу.
Если верить офицерам, события развивались следующим образом.
Когда вечером 14 апреля прямо по курсу появились сплошные ледяные поля, «Калифорниан» отработал назад, остановил машины и лег в дрейф. Около 23 часов вахтенный, третий помощник Чарльз Гроувз, заметил на востоке судовые огни и доложил об этом капитану Стэнли Лорду. Затем он по приказу капитана безуспешно пытался связаться с неизвестным пароходом по световой азбуке Морзе. Выяснив у радиста Сирила Эванса — новичка, недавно окончившего курсы, — что в течение вечера он разговаривал с «Титаником», капитан приказал дать радиограмму с предупреждением о льдах.
И в эфире состоялся такой диалог.
«Калифорниан»: Послушай, старина. Вокруг нас лед. Мы остановились.
«Титаник»: Отвяжись. Отвяжись. Я занят. Работаю с Кейп-Рейсом. Ты меня забиваешь.
Эванс был обязан в этих обстоятельствах запросить у капитана Лорда разрешение дать официальную радиограмму за его подписью, с тем чтобы получить подтверждение о получении ее непосредственно от капитана «Титаника». Он не сделал этого. А в 23.35 он вообще выключил аппаратуру и улегся спать.
Но Эванс был новичком на море, чего никак нельзя сказать о капитане Лорде. И все же этот многоопытный судоводитель не настоял на ответе от своего коллеги капитана Смита, ни разу на протяжении ночи не поинтересовался, что слышно в эфире.
В 23.40 Гроувз вызвал на мостик капитана. Огни «Титаника» на какое-то время пропали. «По-видимому, уклонился вправо от айсберга», — предположил Гроувз. «Титаник» в это время находился, по свидетельству офицеров «Калифорниана», на расстоянии 20–30 миль от их парохода.
В полночь на вахту заступил второй помощник Герберт Стоун. Он не спускал глаз с моря. Видел белые ракеты. Доложил о них капитану и получил приказ связаться с «Титаником» по световой сигнализации. Но тот не отвечал.
— Не нравится мне что-то, как расположены его огни, — с беспокойством заметил Стоун, обращаясь к стоявшему рядом юнге Гибсону.
Старшему помощнику, поднявшемуся на мостик в 4 часа утра, он сообщил, что видел ночью какой-то странный пароход, который долго стоял на месте, а потом «выпустил несколько белых ракет и ушел». Старший офицер бросился в радиорубку, растолкал Эванса.
«Известно ли вам, что «Титаник» столкнулся с айсбергом и затонул?» — тут же раздалось из эфира…
А вот показания Эрнеста Джилла, данные им под присягой специальной сенатской комиссии в Вашингтоне:
«14 апреля я дежурил в машинном отделении с 8 часов вечера до полуночи. В 23.56 я вышел на палубу и увидел в десяти милях от нас огромный пароход. Я отчетливо видел его бортовые огни. Я прошел в каюту, рассказал об этом своему приятелю Вильяму Томасу. Мне не спалось, и примерно через полчаса я опять поднялся на палубу выкурить сигарету. Минут через десять я увидел белую ракету и принял ее за падающую звезду. Но через семь-восемь минут взлетела еще одна ракета. «Корабль терпит бедствие», — подумал я и ушел в каюту, считая, что это не мое дело: с мостика не могли не увидеть ракет и, значит, сделают все, что надо…