Вчера, на второй день маршрута, впервые применили лестницу. Бурлящий поток воды в ледяном желобе, неприветливо урча, преградил путь. С трудом зацепившись за оба берега специальными зубцами, повисает над самой водой колеблющаяся дюралевая конструкция. Надев на концы лыжных палок металлические рогульки и упираясь в перекладины, первый из нас на страховке осторожно перебирается на другой берег. Натянуты перила. Двое «носильщиков» деловито снуют, перенося грузы. Наступает самый ответственный момент — переправа нарт. Ложась плашмя на лестницу, под брызгами ледяной воды мы осторожно передаем друг другу нарты, подстрахованные с обеих берегов веревкой. Техника начинает себя оправдывать…
На следующий день с утра двигались в густейшем тумане. Появились скрытые снегом трещины. При переходе одной из них раздался зловещий хруст, и носок у желтых нарт отлетел. Пережили и это «крушение». Поставили запасную лыжу. Под вечер снова начались трещины. Первого выбирающего путь страхуем веревкой. Постепенно вырабатываем ритм движения — пять минут напряженного бурлацкого труда, две минуты отдыха. Затем каждый сдвигается на один номер в цепочке — ведущий берет лямку передовых нарт, а тот, что тянул ее, начинает Толкать сзади… Толкаем за конец лестницы, привязанной под углом к нартам, — на каждых нартах по секции лестницы. Груз упакован в рюкзаки и коробки на случай переноски через трещины.
В последний час дневного перехода полегчало — появились широкие поперечные овраги с ненадежными снежными мостиками. Переправа нарт через них требует значительных физических усилий, но дает возможность немного восстановить дыхание. В девять вечера в эфир пошла сокращенная до минимума радиограмма: «Я — РЫЗА, Я — РЫЗА, ЛЕДНИК ОК». РЫЗА — наши позывные, ОК — международный символ «все в порядке», а лаконичность радиограммы определяется как способностями нашего радиста (шесть знаков в минуту), так и ограниченной емкостью аккумуляторов. Кстати, самое серьезное негативное обстоятельство нашего положения, пожалуй, то, что мы третий день никого не слышим в эфире. И не знаем, доходят ли наши позывные. Наша миниатюрная рация — зависть радистов-профессионалов — неделю назад отлично выдержала контрольный сеанс связи из Баренцбурга с Пирамидой. Но в первый же день перехода с ней что-то стряслось. А ведь три дня без связи для Шпицбергена уже ЧП!
Утешает одно: у нас просто нет никаких вариантов. Позади в семнадцати километрах необитаемый берег, впереди в ста пятидесяти, за ледяными равнинами и горными цепями, — поселок Пирамида.
По законам диалектики всякая ситуация имеет противоположные стороны. Положительная сторона нашей ситуации очевидна: мысли и усилия пяти человек работают только в одном направлении — вперед…
Все устали и после ужина проваливаются в мертвый сон. Засыпаю и я. Всю ночь камнем висят на шее желтые (более тяжелые) нарты, пронзительными голосами вопят безымянные болельщики классическую фразу «Давай, Вася», и совсем уже не ко времени загадочно улыбается из тумана сороковых годов Дина Дурбин…
Чуть видный перегиб склона раз и навсегда убрал берег бухты. Как будто ничего не изменилось в пейзаже. Но наш маршрут обрел новое качество. Кончился трехсотметровый порог Русской ледяной равнины. Перешагнув его, мы сразу оказались в ее глубине. Серая пелена туч плотно закрыла небо. Холодный, пронизывающий ветер не дает остановиться ни на минуту. А от тяжелой работы футболка, надетая под штормовую куртку, все время мокрая. Такая комбинация жары и холода в домашней обстановке способна вызвать как минимум сильнейшую простуду. Но великая вещь живой организм! Он все «знает» и чувствует. Даже то, что в нашей аптечке почему-то оказалась всего одна пачка сульфадимезина. Благополучие перехода пока что гарантируется внутренними резервами наших организмов.
Широкий мир исчез. Он сузился до двух нарт, пяти людей и цепочки следов, теряющихся на серой поверхности снега. В редкие минуты передышки, когда ты — ведущий, а путь прост и его незачем прощупывать лыжной палкой, можно поотстать, чтобы сделать фото- и кинокадры крохотных людей в бескрайнем безмолвном просторе. И нет никакой опасности оторваться от группы, догонишь ее через две минуты, но какой-то древний неодолимый инстинкт торопит руки, сжимающие технику двадцатого века. Скорее к людям, к тяжелой, но ставшей привычной лямке нарт, к живому дыханию в этом сером безмолвии. Пора в спасительную лямку. Она живо возвратит к прозе жизни. Уже через минуту начинаешь считать метры. Струйки пота на лбу, несмотря на ледяной ветер, да тяжелые рывки толкающего — Володи, тоже, видно, считающего оставшиеся до смены секунды. Внезапно становится легче идти. Не проваливаются ноги в рыхлый снег. А ветер все пронзительнее и холоднее. Скудные калории дневного рациона (столовая ложка шпротного паштета, ломтик колбасы, несколько черных сухариков и банка сгущенки на пятерых) не успевают, наверное, дойти до работающих мышц: все отдается борьбе с холодом. Каждые пять минут на сто двадцать секунд замирают нарты. Четверо людей валятся поверх груза, расслабляя мышцы, стараясь хоть немного восстановить дыхание. Пятый медленно снимает петлю со страховочного карабина, бережно вешает на темляк лыжной палки компас, освобождая место очередному ведущему. Идет к концу четвертый день перехода. Августовский вечер опускается на Русскую ледяную равнину. Впереди за пеленой морозного тумана дрожит светлый кружок не покидающего горизонт не греющего арктического солнца. Позади метет поземка, засыпая следы нарт и людей.
…Яркое солнце создает в оранжевой палатке вакханалию света. Струя холодного, но приятного воздуха врывается в наш «дом» вместе с нестерпимым сиянием снегов. Гигантский ледопад, четвертый день преграждающий нам путь, сегодня занимает треть горизонта. Вторая треть отдана снежным склонам массивов Андромеды и Кассиопеи, последнюю треть оставили за собой строгие ряды черных трещин в низовьях Квитбреена[13], переходящие в снега Русской равнины. Она распрощалась с нами три дня назад, передав с рук на руки несравненно более могущественному противнику. Последние дни и километры группа все замедляла свой темп, петляя в лабиринте трещин. Вчера вечером ледопад и его соседи властно скомандовали: «Стоп!» Разломы ледника шириной в восемь — десять метров пошли крест-накрест, образуя системы огромных «тортовых кусков». Путь преградили гигантские ледовые сбросы.
При всей сложности арктических переходов они имеют летом одно важное преимущество перед маршрутами в южных широтах: в любое время суток светло. Нет проблемы «не успели засветло встать на ночлег», нет забот «эх, не смогли до ночи разведать путь дальше, придется двоих будить ни свет ни заря…». Разведка возможна в любое время, были бы физические и моральные силы. А если сил после тяжелого дня практически нет? Ну что же, тогда выручает самое могучее оружие — юмор.
Половина первого ночи. Двойка, с трудом передвигая ноги, вернулась из разведки под самый северный край ледопада. Лабиринт непроходимых трещин ошеломляет и подавляет. Сижу, привалившись к нартам. Лезть в палатку неохота. Протирая темные очки, Семен и Игорь собираются во вторую разведку — с лестницей искать путь в обход ледопада. Я вижу, как мучительно тяжело уходить им от готового ночлега, горящих примусов, расстеленных спальных мешков… Начинает Игорь:
— Каждую ночь между двенадцатью и двумя часами доцент Васильев любил отдохнуть от мирских забот.
Семен с готовностью продолжает:
— Вместе со своим непутевым приятелем этот почтенный глава семьи, отец двухмесячного ребенка берет через плечо любимую четырехметровую лестницу и отправляется на променад, надеясь встретить по пути десятка два шестиметровых трещин…
Трагикомическое зрелище представляет эта ночная разведка. Сидящим у палатки не видны трещины, пересекающие путь двойке. Ровное снежное поле уходит к массиву Андромеды, освещенному полуночным солнцем. Два человека деловито переносят лестницу с места на место, вправо и влево. Время от времени они останавливаются, оживленно жестикулируя, потом по очереди становятся на четвереньки, занятые непонятными манипуляциями. И снова, взяв лестницу, снуют туда и сюда по ровной белой равнине. В три часа ночи обессилевшие разведчики вернулись. Система трещин непроходима.