Датой 14 декабря 1776 года, когда барон уехал с Мадагаскара, кончаются его мемуары. Тем лучше, пожалуй. Они достаточно внесли путаницы в книги авторов, не пожелавших отказаться от заведомых вымыслов барона. Дальнейшую его жизнь можно проследить пусть по немногочисленным, но более или менее точным свидетельствам очевидцев, письмам и документам.
Барона осыпают милостями, но не понимают
Против ожидания во Франции барона встретили с еще большим интересом, чем прежде: к славе человека, испытавшего необыкновенные приключения, теперь добавилась новая — завоевателя Мадагаскара. Как-никак он провел там три года!
В нем видели человека с широкой натурой, обаятельного, умного. Ему были рады. Но не так хорошо, как можно было надеяться после приема в обществе, обстояли его дела в министерстве, ведавшем колониями. Он представил туда проект постепенного овладения Мадагаскаром не с помощью войск, а осваивая его силами местной знати. Собственно, он предлагал Франции такое административное и политическое устройство на Мадагаскаре, при котором метрополия смогла бы осуществлять более действенное влияние на мальгашей. Правда, правительство должно было признать барона единственным главой этого острова-государства. Но его доводы французских чиновников не убедили. Надо сказать, что в те годы их колониальная политика вообще не отличалась гибкостью, какая, скажем, была присуща в подобных вопросах англичанам. Раз за разом они теряли позиции то в Индии, то в Канаде, а потом и в ряде других пунктов на колониальной карте мира.
Отчаявшись найти общий язык с французами, барон оказался вроде бы не у дел. А между тем его так чествовали за прошлые заслуги на Мадагаскаре! И это невзирая на все доносы! Людовик XVI жалует ему титул графа. В прошлом польский генерал, теперь он и во Франции получает чин бригадного генерала, орден св. Людовика, крупное денежное вознаграждение.
В 36 лет «дважды» генерал! Но служить в каком-нибудь захудалом французском гарнизоне, деля свое время между картами, вином и казарменной муштрой, — нет, это не для него. Хоть бы уж сражаться на поле брани. Но во Франции тихо — затишье перед началом революционных бурь.
Однако война не заставила себя долго ждать. Мария-Тереза, уже одряхлевшая, но не утратившая воинственного пыла, рискнула еще раз попытать счастья, двинув войска против своего заклятого врага Фридриха Великого. Дух неутомимого вояки взыграл в бароне. Правда, он имел кое-какие счеты о австрийскими властями, но кто старое помянет…
Увы, эта война не принесла ему ни славы, ни душевного удовлетворения. Он задыхался в тисках никчемных забот и унылой повседневности. В письмах жаловался на недооценивающую его Марию-Терезу. Правда, за боевые заслуги она простила барону старые прегрешения и даже велела возвратить ему часть конфискованного когда-то имущества.
Немного разбогатев таким образом, барон отдается хлопотам по хозяйству, в свободное время гостит у соседей и родственников. Однако голова его уже переполнена мыслями о неведомых островах Тихого океана, о наполненных ветром парусах, воспоминаниями о друзьях-мальгашах. Бросить бы опостылевшее хозяйство и двинуться туда, где разворачивались великие события, накалялись страсти. Сказано — сделано: в середине 1779 года барон опять в Париже. Здесь он пытается возвратиться к разговору о Мадагаскаре, о проведении в жизнь начатых там преобразований. Но, как и Прежде, натыкается на стену непонимания и равнодушия.
На счастье, в это время в Париже находился знаменитый ученый, писатель и философ Бенджамен Франклин. Здесь он довольно успешно выступал в качестве дипломата, представлявшего Северо-Американские Штаты. Франция в пику англичанам поддерживала нарождавшуюся заокеанскую республику военными поставками, большим денежным займом, Посылала инструкторов для обучения войск.
Думал ли барон прежде о заокеанской стране? Трудно сказать. Все же мы можем допустить, что думал, что ему небезразличен был исход борьбы янки против англичан. Несомненно, его место на стороне угнетенных. Можно допустить, кроме того, что тут не обошлось без влияния Франклина, с которым барон познакомился. Человек живого и острого ума, много повидавший и переживший, барон, разумеется, не мог не привлечь внимания великого американца. Франклин играл в шахматы, писал об этой игре. Им было о чем толковать, даже если бы они ограничились одной только шахматной темой. Однако Франклина должны были интересовать не столько способности барона как игрока, сколько его рассказы о землях на северо-востоке России и о других местах. В глазах Франклина барон был прежде всего путешественником, проплывшим неведомыми морями. Добавим к этому, что барон иногда' склонен был выдавать себя и за первооткрывателя, хотя, увы, ничего он не открыл (путать — путал).
Однако первое путешествие в Америку, судя по всему, барон совершил на свой страх и риск, не заручившись поддержкой такого влиятельного человека, как Франклин.
Неудачи в Америке
Барон выехал в Америку из Гамбурга вместе с тремястами гусарами, завербованными Франклином. Англичане задержали корабль и высадили добровольцев в Портсмуте. Отныне им предстояло тянуть лямку пленных. Барону каким-то образом удалось этой участи избежать.
Что ж, мы-то уже знаем, что роль пленного — не для Беневского. Уж если с Камчатки он совершил воистину фантастический побег, то в Европе он и вовсе чувствовал себя как рыба в воде.
Словом, барон достиг-таки берегов желанной Америки. Правда, он оказался здесь в довольно незавидном положении. Денег у него не было. Но, пожалуй, хуже то, что в Новом Свете он не имел решительно никаких знакомств, а вдобавок не располагал и рекомендательными письмами. Безвыходных положений, как известно, для него не существовало. Он заявил, что приходится родственником генералу Пуласскому[19] и хотел бы его увидеть. Конгресс скрепя сердце распорядился выдать ему 1000 долларов. Барон поскакал в прерии и едва успел застать генерала в живых. Хирург госпиталя, в котором произошла встреча земляков (возможно, даже в самом деле родственников), свидетельствовал потом, что они беседовали о совместной борьбе на полях любимой отчизны и ее страданиях. Но генерал вскоре скончался, и пришлось барону возвращаться в Филадельфию ни с чем.
Здесь он засыпал конгресс планами военного характера. На них просто не обращали внимания. Никому не было никакого дела до того, кто такой в действительности этот Беневский. То ли по легкомыслию, то ли по досадной оплошности барон не захватил с собой королевского декрета о присвоении ему звания бригадного генерала. Точнее, у него вообще не оказалось никаких документов. Военный отдел представлял его в свое время конгрессу как «господина, называющего себя бароном Беневским». Не располагая деньгами для экипировки, не имея возможности показать себя в лучшем, выгоднейшем свете, он ничем не выделялся в толпе прочих искателей военного счастья.
Словом, попытка вступить в армию американцев успеха не имела. Пришлось возвратиться в Европу.
Сусанна утешала его как могла. Ей бы, конечно, жить заботами об урожае в родовом поместье под Бескидами, нянчить детей, растить цветы на клумбах. Но она умела подчинять себя интересам мужа, которого боготворила. Летом 1781 года супруги едут в Париж.
Здесь барон изредка навещает Франклина, беседует с ним. Ученого поражает широта его взглядов, свобода суждений в вопросах политики, экономики, военного дела. Он действительно кое в чем поднаторел за эти годы. Однажды барон привел к Франклину и Сусанну с дочерьми. В дневнике ученого есть запись: «Граф Бениовский, шляхтич венгерский, будучи пленником, взятым в числе сражавшихся за свободу своего края конфедератов, был сослан русскими на Камчатку, откуда бежал на захваченном корабле, на котором… блуждал у берегов Америки. Счастливо доплыл до Японии и Китая. Пришел ко мне представить жену. Хочет ехать в Америку, чтобы сражаться за ее свободу… Сказал, что имеет для конгресса рекомендацию от французского министерства. Выглядит как человек активного и дельного характера».