Как видно из этой записи, барон с первых же дней пребывания в Париже начал стучаться во все двери, чтобы добиться рекомендаций для возвращения в Америку. Можно только подивиться упорству, с которым, невзирая ни на что, он шел к своей цели.
И вот барон опять в Филадельфии. Но на сей раз не как безродный авантюрист. Ему, видно, крепко помогла торговля, которой он было занялся, в расстройстве чувств возвратясь из Америки. Теперь он располагал кое-каким капиталом. Остановился в лучшей гостинице, был прекрасно одет. Да, господин, имеющий деньги, называющий себя графом, кавалер одного из высших французских орденов, безусловно, производил выгодное впечатление. Теперь он уже не вымаливает какую-нибудь должность в армии Штатов, нет, он вынашивает более значительные планы. Он горит желанием организовать из завербованных в Европе людей так называемый Американский легион численностью до нескольких тысяч солдат, с кавалерией и артиллерией. После войны легионеры должны получить в Америке землю. А право на эту привилегию они оплатят собственной кровью.
Друзья советуют ему обратиться прямо к Вашингтону. Однако тот интуитивно не доверял барону и от встречи уклонился.
В это время в Филадельфию приехал посол Людовика шевалье де ла Люзерн. К счастью, барон был знаком с ним еще во Франции, встречался на светских приемах и тотчас нанес ему визит. Посол согласился написать Вашингтону письмо с просьбой терпеливо вникнуть в существо проекта создания Американского легиона.
И лед тронулся: Вашингтон изменил отношение к упрямому барону. Он со всей серьезностью ознакомился с его проектом, рукописный экземпляр которого до сих пор хранится в архивах министерства иностранных дел Америки, и ответил письмом, в котором подробно касался военно-технической стороны дела. Однако прежде всего отметил, что проведение в жизнь идеи барона будет зависеть от многого. Например, от политической обстановки в Европе; от того, как долго будет длиться война… Если барон уверен, что его люди смогут стать под ружье не далее, чем через год, такой легион может принести существенную пользу борьбе за независимость.
Ответ Вашингтона окрылил барона. Теперь, казалось ему, путь к успеху открыт. Его наконец примут в армию не ниже чем в звании генерала. Под его начало отдадут три корпуса Американского легиона. Правда, по этому вопросу должен был еще сказать свое слово конгресс, но это уже мало беспокоило барона, тем более что вскоре Вашингтон принял его, имел продолжительную беседу, после чего пригласил домой отобедать. Барон, конечно, обворожил жену главнокомандующего прекрасными манерами, столь несвойственными большинству военных, истинно польской галантностью, тактом, образованностью… и, надо полагать, рассказами о своей невероятной одиссее.
Особая комиссия утвердила проект Беневского по всем пунктам. Никогда за всю свою жизнь барон не был так оживлен, энергичен, откровенно счастлив. Теперь он почти не вспоминал о Мадагаскаре. Нет, кажется, его судьба определилась раз и навсегда!
И тут, как снежная лавина, на него обрушилось известие, что конгресс не утвердил решение комиссии. Предстояло повторное рассмотрение проекта. Как? Почему? Чьи это происки? Но не было ничьих происков. Как и предупреждал Вашингтон, к этому времени просто-напросто изменилась политическая ситуация. 19 октября 1781 года войска английского генерала лорда Корнвалиса капитулировали, что оказалось равнозначным поражению англичан в этой войне.
Железные нервы Беневского не выдержали. Он слег в постель. Все чаще он вспоминал старую Европу, где у него было немало огорчений. Но там по крайней мере осталась хоть одна страждущая по нему душа — Сусанна. Там у него были милые дочурки. Он пишет жене письма, полные горечи и сожалений. Ведь он был далек от какой-либо корысти, разве что тщеславен…
О, как понимала его Сусанна! Впрочем, способны понять и мы: барон действительно хотел помочь сражающимся Штатам в их справедливой войне. Это дополняет облик Беневского еще одной симпатичной чертой.
Барон знакомится в Лондоне с потомком Магеллана
Ступив на палубу корабля, отходившего в Европу, барон едва ли мог представить, что ему суждено возвратиться в Америку еще раз.
В апреле 1783 года он высадился во Франции. Не для того, впрочем, чтобы отдохнуть после всех бед и неприятностей. Ныне опять пришла пора действий. Но каких? В Европе никто ни с кем не воевал. Вот и хорошо: такая обстановка может способствовать привлечению внимания монархов к белым пятнам на карте мира. Если уж и ныне ему не удастся серьезно заинтересовать кого-либо Мадагаскаром, то, видно, и впрямь не судьба…
Для начала Беневский пишет в Австрию Иосифу II. Тот дал барону бумагу с указанием строить на Мадагаскаре крепости, но не посулил никакой финансовой помощи. А без денег не стоило и затевать дела с какими-либо крепостями, барону ли было не знать… Относительно Франции он давно уже не питал иллюзий. Оставались только две страны, которые в состоянии были освоить столь грандиозное предприятие, — Англия и Россия. Но с Россией по известным причинам барон не хотел бы связываться.
Осенью 1783 года Беневский в Лондоне. Довольно быстро он завязал знакомства в высших правительственных сферах. Здесь много слышали о бароне. В журналах о нем печатали пространные статьи, особенно после того как из третьей кругосветной экспедиции возвратились корабли Кука. Правда, самого Кука уже не было в живых, но остался его отчет, содержащий и рассказ о встрече с Измайловым на острове Уналашке. Измайлов, понятно, много наговорил англичанам о неистовом бароне, высадившем его на необитаемый остров. Знали в Англии также о деятельности барона на Мадагаскаре. К его предложению отнеслись не без любопытства. Короче, он обрисовал все выгоды Мадагаскара — сырьевой, торговой и стратегической базы. Он гарантировал эти выгоды в обмен на поставки военного и прочего снаряжения, а также финансовые займы. Но отвергал при этом всякую мысль о диктате со стороны Англии. Нет, нет, мы и сами с усами! Мадагаскар должен быть суверенным. В результате переговоры зашли в тупик. Возможно, еще и потому, что англичан пока мало привлекало восточное побережье Африки.
Почти маниакальный в устремленности к цели, не понятый ни во Франции, ни в Австрии, ни в Англии, барон решает обратиться к частным лицам. Барон стал искать свободный капитал, который можно было бы вложить в такое предприятие, как освоение Мадагаскара. Но прежде он встретил своеобразную личность — Жана Магеллана[20], потомка знаменитого португальского мореплавателя. Давно уже Магеллан оставил свое отечество и подвизался в Лондоне в качестве воспитателя юных аристократов. Здесь он стал известен как ученый.
Беневский обрадовался столь неожиданному и как бы даже знаменательному знакомству. Уже сама фамилия Магеллан звучала для барона сладкой музыкой. Под ее аккомпанемент мерещились ему каравеллы с косыми парусами, круто кренящиеся на борт, и ощущался в руках чуть подрагивающий штурвал.
Еще в Париже барон читал Франклину первые наброски мемуаров. Должно быть, Франклин дал ему те или иные советы. Магеллан же взялся способствовать публикации мемуаров. Ему не чужды были и торговые дела. Он сочувственно отнесся к идее цивилизации Мадагаскара, представлявшейся вполне осуществимой. Он готов был помочь барону собственным капиталом и обещал найти других компаньонов. Впрочем, заметил он, вряд ли следует ориентироваться в таком деле на Англию или Францию. Лучше связать свои надежды с только еще встающими на ноги, но весьма предприимчивыми янки.
14 апреля 1784 года барон навсегда покинул берега Европы. С ним ехали жена и ее юный брат Генский, товарищи по торговому союзу — все близкие ему люди. В кармане у барона лежали рекомендательные письма в лучшие торговые дома Америки.