«Ну режь, режь», — думал Силин. Настроение у него совсем выправилось, и он поглядывал уже на чайку, раскинувшую крылья над шкафчиком. И думалось о гагаре, и хотелось в море, и радовало, что компас в порядке.
Утром шквалистый ветер прорвал облака, и недавно белесое море окрасилось холодной синькой. Разгонялась волна, из-под носа вымахивали брызги. Этим ветром и солью продуло, прочистило танкер, прояснило мысли.
И вот словно не было порта — опять с четырех сторон океан и курс на северо-восток, против ветра, к берегам, означенным на лоции и недоступным еще глазам.
ОБ АВТОРЕ
Димчевский Николай Владимирович. Родился в 1926 году в Москве. Окончил философский факультет МГУ. Работает в издательстве «Советская Россия», член Союза журналистов СССР. В нашем сборнике выступал трижды (в выпусках 1966, 1969 и 1970 годов). В 1968 году в издательстве «Советский писатель» вышла книга его стихов «Прорубь», в 1970 году в издательстве «Советская Россия» — сборник повестей и рассказов «Июль на краю света», в 1972 году в издательстве «Молодая гвардия» — книга стихов «Краски Севера».
Александр Русов
НОВЫЙ ДОМ АБДУРАХМАНА
Рассказ
Рис. М. Xудатова
Абдурахман Кадыров и его гость пили чай. Этому спасительному занятию они посвятили несколько часов, и теперь каждый испытывал то особое чувство облегчения, которое может подарить лишь пятый или шестой чайник чая в ташкентский июльский полдень. Для Абдурахмана чувство это было привычным, как для исполнительного человека привычно сознание хорошо сделанной работы. Счастье гостя было томительным и сладостным — счастье пассажира воздушного лайнера, который чуть не погиб от жары, духоты, от накаленной азиатским солнцем обшивки самолета, от набухшего узла галстука и прилипшей к спине рубашки.
— Еще чаю? — спросил Абдурахман.
Гость кивнул.
— Мирхабиб! — крикнул Абдурахман. — Чой!
Из-за занавески показалась стриженая голова. Абдурахман взял со стола пустой чайник и не глядя протянул в сторону двери. Босой тринадцатилетний мальчик в голубой майке и черных трусах вошел в комнату, взял чайник, мгновение помедлил и направился к двери.
— Кора чой, Мирхабиб, — сказал Абдурахман по-узбекски. — Быстрее, — добавил он.
Окно комнаты, где они сидели, выходило в сад, и зной проникал сюда уже ослабленным, в полную меру свирепствуя среди каменных стен и асфальта.
Какой у него послушный брат, подумал русский гость, проводив глазами мальчика. После выпитого чая лень было шевелить языком. Но гость мог бы сказать так о Мирхабибе, не боясь обидеть хозяина. Слишком хорошие они друзья, чтобы обдумывать возможные последствия слов, которые здесь, в трех тысячах километрах от города, откуда приехал гость, имели иногда странную способность приобретать не тот смысл, какой он хотел в них вложить. Хотя, думал гость, то, что брат послушный, можно сказать и чужому. Можно также сказать, что брат красивый. Можно сказать, что жена послушная. Что она красивая — говорить нельзя. Абдурахману, пожалуй, можно, а чужого это обидит.
— Пройдемся? — предложил Абдурахман.
Они поднялись из-за стола. У порога надели сандалии, не застегивая пряжек. Звеня ими, как шпорами, спустились по ступенькам в сад. Земля перед домом была так утрамбована, что совсем не пылила, а дальше, где росли деревья, была рыхлая, но тоже очень сухая почва.
Абдурахман подошел к толстому стволу урюкового дерева, взялся за него обеими руками и тряхнул. Несколько урючин упало на землю. Он поднял их, полил водой из ведра и, поймав настороженный взгляд гостя, сказал:
— Чистая вода, не беспокойся.
Тень от дерева наполовину покрывала деревянный помост, застеленный одеялами. По утрам, когда весь помост был в тени, они пили здесь чай. Рядом с помостом стояла железная кровать, на которой спал отец Абдурахмана.
— Здесь неплохо, а там, конечно, другое, — сказал Абдурахман. — Там до работы пять минут, а отсюда час. Погуляй по такой жаре.
— Хорошо, — блаженно проговорил гость, все еще ощущая во рту сладкий вкус урюка. — Очень уж здесь хорошо.