— Папанька! Ну чего же ты?! — завопил Петрушка и не в силах сдержаться заревел, залился горькими слезами.
— Ну, брат, прости, — виновато сказал отец. — Понимаешь, забыл тебе сказать… Да я и сам не подумал как-то… Знаешь что? Я тебе лучше зайца добуду. Как завтра с продразверсткой разделаюсь, пойду и принесу зайца. А не то — двух! А? Видишь, какое дело… Теперича нельзя сохатых убивать. Ленин запретил.
— И-и-и-и-и! — скулил мальчишка.
— Точно я тебе говорю — Ленин! Вот тебе слово мое, большевистское!
— Врешь ты все, врешь!
— Да что ты, сынок?! Большевистским словом разве врут?! Это правда — Ленин!
— Ври больше! Ленин в Москве. Почто ему сохатый-то и нужен?!
— Как почто?! Вот, скажем, нам с тобой посредством революции дадена свобода. Так? А сохатому что дадено? Думаешь, ему не хочется на свободе гулять?!
— Хо-о-очется…
— То-то же, сынок. Свобода нужна всем. Посему Ленин написал постановление — нам зачитывали перед воинским строем Красной Армии, — чтобы лосю не препятствовать жить! Понял?
Зверя остановило непонятное. Он не мог знать, что впереди лес рассечен железной дорогой, что там под откосом лежит ржавеющий паровоз. Но он остановился и стоял среди елок, временами беспокойно прохаживаясь туда и сюда, и стряхивал с веток снег.
И все же он пошел туда.
Странный запах заставил его фыркнуть. Паровоз был мертв. Снег, лежавший на его округлом, еще лоснящемся боку, не таял. Застыло в неподвижности судорожно поднятое кверху колесо, другое было словно лапа, корябавшая землю в агонии да так и закостеневшая. Нигде поблизости не громоздились разбитые или обгорелые вагоны. Паровоз погиб один, словно кабан-одинец, который, оставив позади гурт, смело выходит навстречу охотнику…
Вот уже много дней, подчиняясь тайному наущению осени, лось чувствовал себя верховным зверем леса. Поэтому, увидев исполина, он пришел в бешенство. Пригнув голову, понесся он к паровозу, намереваясь поддеть его рогами под круглое брюхо.
Но то ли совершенная неподвижность соперника, то ли его мертвый запах, резко ударивший вблизи, приостановили лося. Он только взрыл копытом снег и затем со спокойной уверенностью, как на трон, взошел на насыпь. Он не постоял наверху, не заинтересовался развороченными, полузанесенными снегом рельсами. Видно, он не был завоевателем, и территория, доставшаяся так легко, не радовала его. Впрочем, стоял ноябрь; возбуждение, то и дело овладевавшее им в последнее время, затухало. Сегодня была последняя вспышка.
К вечеру погода смягчилась почти до оттепели и тяжелыми хлопьями повалил снег. Болотистое редколесье, где бродил лось, окуталось белыми космами и казалось непроходимым.
Тишина, наполненная шорохом падающего снега, располагала к отдыху. Лось нашел укромную полянку возле росших в обнимку двух елочек и, потоптавшись вокруг, лег, облегченно вздохнув. Он мерно жевал свою жвачку, по временам закрывая глаза, а открывая их, равнодушно глядел в текучее месиво снегопада, живо превратившее его в белый бесформенный холм со странным растением наверху, про которое далеко не каждый сказал бы, что это рога… Ночью снегопад прекратился и небо вызвездилось. А снег, мягко лежавший на спине и боках, скрыл от лося бодрую резвость овладевшего ночным лесом мороза. От спокойного дыхания морда зверя заиндевела. Он спал крепко, как не следует спать, если ты живая часть дикой природы.
Матерая волчица, спешившая по какому-то своему делу, не учуяла лося — слишком недвижным был воздух, а увидела. Бугор со странным растением наверху привел ее в трепет. Догадалась: здесь добыча. Лось подтвердил ее догадку. Он пошевелился, просыпаясь; снег с него ссыпался, обнажая огромную фигуру, которая поднялась, увеличившись еще больше. Лось зафыркал, грозно затряс рогами.
Нападать в одиночку волчица не собиралась. Верстах в двух, в глубине мелколесья, ее поджидала стая: старый волк, его брат-сверстник, двое переярков и волчонок весеннего помета — единственный, родившийся у нее в этом году. Компания голодная, злая и готовая на все. Волчица рассудила: предупреждать своих нет времени, но выгнать на них лося она вполне может…
Оскалясь, она побежала к нему и остановилась, увидев, что ложная атака удалась. Лось попятился, задрожал, принялся перебирать передними копытами и все тряс рогами. В общем вышел из равновесия. Жизненный опыт подсказывал матерой, что теперь рогач станет проявлять ужаснейшее упрямство и никакими угрозами его не стронешь с места. И тут она показала, на что способна: побежала прочь, причем не в ту сторону, где находилась стая, а в противоположную. Расчет был прост. Выведенный из себя лось все равно обратится в бегство и побежит, конечно же, не вслед за нею, а в противоположном направлении.