Поражали кусты терескена. Стравленные на нагорье скотом, они были там высотой не более 30 сантиметров, а здесь достигали человеческого роста. Появились первые кусты смородины. Дыхание теплого запада становилось все ощутимее, а сплав все быстрей и опасней. В тех местах, где русло расширялось, течение замедлялось, и Гурский каждый раз говорил, что это уже подпор вод Сарезского озера. Но за очередным поворотом Мургаб снова ревел между камнями, и мы с Запрягаевым тактично воздерживались от критики прогнозов Анатолия Валериановича. Впрочем, для этого времени уже не оставалось: только успевай поворачиваться!
Конец предприятия определился к вечеру второго дня, когда впереди послышался особенно грозный рев. Мы решили было, что это очередной порожистый перекат, каких немало осталось позади. Но потом Гурский вдруг забеспокоился и велел пристать к берегу. И вовремя! Мургаб входил в узкую теснину, он бежал здесь между скальной стеной и отвесно размытым конгломератным склоном. Над тесниной временами появлялась радуга, но нам она не сулила ничего доброго. Пешая разведка показала, что перед нами каскад. Пройти его на лодке нечего было и думать: склонности к самоубийству ни у кого из нас не обнаруживалось.
На этот раз перед сном Гурский уже не импровизировал. Разговоры велись о том, как преодолеть каскад. Предлагались и отвергались проекты один смелее другого. Наконец уснули, мудро решив, что утро покажет, что к чему.
Но ничего вдохновляющего оно не принесло. Со скалы, на которую я забрался, за каскадом виднелось устье Западного Пшарта, ниже которого шансы доплыть до Сареза резко возрастали. Были хорошо видны плоские, покрытые ивняками террасы урочища Чат-Токой. Но до него два километра каскада. Нести лодку по скалам? Но она намокла, отяжелела, и мы втроем еле вытащили ее на берег. Пройти вдоль русла левым берегом? Тоже невозможно: сверху время от времени с грохотом падали камни. Перевалить скалы без лодки? Но на Сарезском озере с его крутыми берегами без нее делать нечего.
Подвели итоги. Выходило, что Кирилл Владимирович как в воду глядел: операция провалилась. Надо было возвращаться. Но как? Троп нет. Если идти пешком, не все прибрежные скалы можно обойти. А лодка против течения сама не пойдет, ее надо тащить бечевой. Тянуть могли только двое. Третий должен оставаться в лодке и отталкиваться шестом от берега. Попробовали. Получается. На том и порешили. Я написал записку, в которой изложил суть дела в юмористических тонах и подвесил ее в бутылке к одиноко стоявшей иве… Потом двинулись. Бечеву тянули Гурский и я, в лодке оставили Запрягаева, у которого от холода и сырости открылась фронтовая рана. Превозмогая боль, он исправно отталкивал лодку от берега.
Не хочется вспоминать подробности возвращения. Закон сохранения энергии действовал неумолимо. Вниз мы плыли по течению два дня, вверх тащили лодку мускульной силой почти неделю. Шли по колено, а то и по пояс в ледяной воде: высота-то над уровнем моря около трех с половиной километров. От холода кожа на ногах и руках лопалась, струпья кровоточили. Ноги обмотали тряпьем, так как обувь, которая в воде вмиг бы раскисла, берегли для сухопутной части путешествия. Решили, что как только встретим надежную тропу, пойдем по ней пешком, а лодку бросим. Тропа появилась к концу недели…
На биостанцию заезжать не стали: очень уж неказистый был у нас вид. Адмиральские эполеты и торжественные проводы вспоминать тоже не хотелось. Оставили на мургабской почте открытку для Станюковича и уехали попутной машиной в Хорог «зализывать раны». Открытку, как потом выяснилось, Кириллу Владимировичу вручили только через две недели, и на биостанции очень беспокоились о нас. Запрос послали метеорологам на Сарезе, расспрашивали геологов, которых мы на обратном пути не застали на прежнем месте, даже пытались создать поисковую группу. Но потом все же догадались запросить Хорог. В телеграмме сотрудникам ботанического сада Кирилл Владимирович рекомендовал не сообщать родственникам о гибели нашей группы.