Парадом командовал я. В моем распоряжении находились двое рабочих, а они командовали конем и мулом. Это уже была целая система субординации. Мы шли вверх по Бартангу к Сарезскому озеру. В сезоне 1955 года это был уже второй заход на Бартанг. Первый совпал с половодьем и кончился неудачно: навьюченный мул ступил мимо края затопленной тропы и со всем грузом сорвался в бурную реку. Мула мы вытащили, груз тоже, но он был безнадежно испорчен. Продолжать путь без продовольствия и снаряжения не имело смысла. Теперь, к осени, Бартанг поутих, и мы рассчитывали добраться до Сареза, выполнив по пути кое-какую работу. В прошлом году не удалось добраться до озера с востока, сплавляясь по Мургабу, и я решил дойти до него с запада по долине Бартанга.
Долина — это громко сказано. Здесь не было и намека на широкое долинное раздолье. Бартанг течет в узком ущелье, почти в каньоне. Течет бурно, несет миллионы тонн песка, ила, всевозможных взвесей. Горы вокруг медленно, сантиметра натри в год, поднимаются, а Бартанг, тоже медленно, но неуклонно, врезается в свое ложе, пропиливая борта ущелья, как ленточной пилой. Процесс этот длится вот уже добрый миллион лет, и глубина ущелья местами достигает полутора километров. Над краем ущелья горы более пологие, а потом снова круто вздымаются к гребням хребтов. Со дна ущелья их не видно, только кусок синего неба очерчивается рваными краями скал. Солнце освещает дно ущелья лишь несколько часов, в остальное время здесь лежат глубокие тени. По склонам ползут вниз каменистые осыпи. Вода подмывает их снизу, каменные глыбы и щебень падают в реку, а на их место наползают все новые тонны камней.
По осыпям проложены временные тропы. Временные потому, что стоит пройти по ним, как они тут же оползают, и следующему путнику надо протаптывать новую тропу, выше первой. На особо подвижных сланцевых осыпях шагать надо быстро, чтобы не сползти вместе с ними в реку. А как тут быстро пойдешь, если в поводу идет завьюченный конь.
Но тропы на осыпях — это еще цветочки. Ягодки же представали в виде оврингов. Это навесные тропы. Там, где река отшлифовала отвесную стенку какой-нибудь скалы, обойти которую невозможно, строят овринг. В расщелины забивают колья, на них укладывают и крепко привязывают жерди, затем кладут хворост, а на него плоские камни. Все это сооружение укрепляют снизу подпорками, косо упирающимися в скалу. Получается что-то вроде балкона без перил шириной до полутора метров. Это и есть овринг. Длина некоторых оврингов достигает двух-трех сотен метров. Ходить по оврингам, даже если они исправны, опасно и неприятно. Но если овринг давно не ремонтирован, камни осыпались сквозь разлезшийся хворост в реку и в дырах под ногами виднеется бурная стремнина Бартанга, становится и вовсе не по себе.
До первого овринга мы добрались на второй день пути. Овринг был коротким, всего метров тридцать, но на вид обветшалым, ненадежным. Когда я ступил на него, он заскрипел и зашатался. Я тут же очутился на исходной позиции. Рабочий Шакар Шамиров, родом из Шугнана, имел не больший успех: не пройдя и пяти метров, он совсем было перестал двигаться, потом, тихонечко ступая, вернулся, сплюнул и сказал, что неплохо бы отказаться от нашего предприятия. Спас положение Гулямад, принятый в отряд рабочим в одном из бартангских кишлаков. Он спокойно прошелся по всему оврингу, попрыгал кое-где для пробы и сказал, что овринг хороший, крепкий, только его надо немного починить. Командование парадом перешло к Гулямаду. Мы с Шакаром таскали хворост, обрубая ветви прибрежных ив, выворачивали из осыпи плоские камни и несли Гулямаду, который ловко ремонтировал овринг. По всему было видно, что дело это для него привычное. Часа через два все было готово. Я прошел по оврингу туда и обратно, и, хотя он скрипел и шатался по-прежнему, уверенность Гулямада передалась и мне. Сначала мы перенесли на себе груз. Потом Гулямад расседлал коня и мула, снял с них уздечки, подвел коня к оврингу и слегка шлепнул его по крупу. Это был решающий момент. Коня за светло-серую масть нарекли Зайчиком. Был он холеным, хорошо упитанным на травах ботанического сада, избалованным и норовистым. Если он откажется идти, заставить его сделать это нельзя будет никакими силами. Зайчик долго нюхал камни овринга, потом осторожно ступил на него и медленно пошел, все время что-то вынюхивая под ногами. Прошел овринг, стал на твердый склон и обернулся к нам, как бы требуя похвалы. Тогда мы пустили мула. Он всегда верно следовал за Зайчиком и сейчас, видя его с другой стороны овринга, смело пошел вперед. Потом по одному перешли и мы. Испытание было выдержано. Навьючив мула и Зайчика, двинулись дальше, обогащенные не только переживаниями, но и ценным опытом. По правде говоря, этот опыт пригодился лишь частично, поскольку каждый овринг был совершенно индивидуален и тактику приходилось менять. Но мы уже верили в свои силы и в мудрость наших животных, а вера — великая сила.