Снова разворачиваемся. Крупная зыбь, вкатывающаяся в канал, поднимает и опускает катер. Арика прибавляет обороты. Глазам открывается колеблющаяся, сверкающая ослепительными золотыми искрами океанская ширь. Джо вскакивает на крышу каютки, жмурится, втягивает влажными, трепещущими ноздрями резкий, душистый морской воздух и, радостно, шумно вздохнув, ложится. Арика глядит на меня:
— Спасибо. Если бы не ты, меня бы не взяли.
— Пустяки, — говорю я.
Берег удаляется. Солнце, превратившееся в маленький, ослепительно белый сгусток, поднялось в самый зенит. Небо от зноя словно выцвело, стало не голубым, а желтым. Брызги, летящие из-за борта, кропят лицо, руки, но не освежают: вода за бортом теплая, как в ванне. Ветер и солнце осушают брызги, и они испаряются, оставляя на коже белый едкий налет соли. Покосившись на Арику, Бип снимает куртку, рубаху, стягивает майку, но, передумав, вновь заправляет ее в брюки. Андре уже давно сбросил рубашку. Он смугл и костляв. На спине, правом плече и левом боку белеют шрамы. Тут вся биография Андре: шрамы на спине — память о демонстрации против батистовского режима. Арестовали, били в полицейском участке мотоциклетной цепью. Вмятина на боку — след пули, полученной в бою за город Санта-Клара. Два года воевал в отряде Камило Сьенфуэгоса. Бежал по узенькой, заваленной горящими машинами улочке, за углом наткнулся на вражеского солдата — безусого мальчишку. Крикнул «бросай винтовку», а тот пальнул, вот и скользнула пуля по ребрам. А шрам на плече совсем свеж. Год назад как командир портовой организации комитета защиты революции ездил он со своим отрядом на побережье Карибского моря. Там, в джунглях болотистого, населенного крокодилами полуострова Сапата, ликвидировали они банду Антонио Гомеса, по кличке Барракуда. Был приказ: взять Гомеса живым, но не получилось. Окруженный в хижине углежогов, Гомес застрелился… О своих ранах Андре любит поговорить в любую минуту. И о том, каким жирным был полицейский, который лупил его цепью, а устав, долго пил холодное пиво «Сибоней», вытирал лицо и грудь мохнатым полотенцем, а потом снова лупил, допытываясь, куда делся Рауль Санчес, организовавший рабочих порта на выступление. И о том, как не может себе простить, что ухлопал того мальчишку из Санта-Клары, хотя, конечно, не пальни он, чико[2] продырявил бы его насквозь второй пулей. И что Барракуда был очень красивым парнем. Но вот душа-то у него оказалась черная.
Мягко урчит двигатель, плещет вода. Жужжит, сматывая с себя прозрачную леску, катушка спиннинга Андре. Бип готовит резинового кальмарчика, а я подсоединяю к карабину стального поводка блесну, называемую «сарган».
— Ловись рыбка большая и маленькая, — говорю я и плюю на блесну. — Бип, как это по-испански?
— Ты самый бездарный мой ученик, — ворчит Бип, — ну-ка, вот тебе задание: вспомни слова и составь фразу по-испански.
Пристроив кальмарчика, он, прежде чем пустить его в воду, подходит ко мне и плюет через левое плечо. Андре вытирает лицо ладонью и показывает Бипу кулак, но тот пожимает плечами: каждый мальчишка с Малекона знает, что для удачи надо плюнуть в воду с левого борта судна и обязательно через левое плечо.
— Гм… большая — «гранде». Маленькая — «покита», — начинаю свинчивать я испанскую фразу. — Да, кажется, «покита». А вот рыба как? А, вспомнил: абуело!
— Рыба — «абуело»? Пор-разительно! — удивленно подняв густые выцветшие брови, восклицает Бип. Вставив комель удилища в специальный паз, он с интересом вглядывается в мое напряженное лицо. — Великолепно! Да вы не так глупы, мой друг, как мне казалось на уроках. Ну-ка, целую фразу.
Всю фразу? Пожалуйста. Я произношу ее громко, с выражением. Глаза Андре лезут из орбит, Арика хохочет, а я, сохраняя невозмутимый вид, жду.
— Значит: «ловись дедушка большой и маленький»? — переспрашивает Бип немного растерянно. — Святая Мария! Ну-ка произнесите любую фразу на выбор. Что?
— Ео ту керо, — говорю я, глядя на Арику. Ее щеки розовеют.
— Считайте!
— Хоть до миллиона, — бодро соглашаюсь я. — Уно, дос, трес…
— Хватит. Экзамен принят, — прерывает меня Андре. — Человек. который может произнести фразу: «Я тебя люблю» и умеет считать на любом языке до трех, не пропадет ни в одном порту мира.
Арика все смотрит на меня. Ей-ей, с интересом! Ждет, может, я еще что-нибудь придумаю. Гляжу ей в глаза. Они у нее теперь не серые, а голубые. Наверное, это отблеск воды играет в них. До чего ты хороша, Арика. до чего же ты красива. Помню, как в портовом клубе мы болели за тебя, когда проходил конкурс на сеньору «Рыбный порт». Увы, Арика тогда заняла лишь четвертое место, почетное звание присудили накрашенной машинистке из управления порта. Мы громко свистели, когда объявили результаты конкурса: Арика — и четвертое место!.. Правда, у нее не такие плавные, мягкие движения, как у той машинистки, но зато Арика ловко и быстро вытачивает самые сложные детали! И маникюр она не делает. Пальцы Арики темные от въевшегося под кожу масла, в рубцах шрамов, ведь она все время возится с металлом. Что поделаешь, девчонка стоит у станка, а не сидит за сверкающей лаком пишущей машинкой «Рейнметалл». Может, мы судили по-своему, по, посоветовавшись, присвоили ей звание «сеньора Ариадна» (в те дни мы потрошили траулер «Ариадна»). И еще мы преподнесли ей подарок — ожерелье из зубов акулы, боцман наш Федосеевич две ночи корпел над этой штуковиной…