«5 июля 1972 года. Поляна Сулоева была болотистой, пришлось провести мелиорацию, теперь стало почти сухо, можно размещаться. Очистили территории от прошлогоднего мусора, подготовили погреб для овощей.
6 июля. Тренеры на рассвете вышли на очистку и опериливание (навешивание перил. — Ф. С.) ребра Буревестника до Верблюда (ночевка на 5200.— Ф. С.). Старые веревки глубоко под снегом, придется их откапывать. Пришлите в лагерь большие палатки, стройматериалы и хорошо акклиматизировавшихся ребят — человек 6–8 — для строительных работ.
8 июля… Дела идут, все работают, копают, ставят «город», дежурят по кухне, сортируют грузы и т. п. По внешнему виду народ чувствует себя прекрасно, грузы от вертолета таскают ходко, аппетит отменный».
Кто не слышал об авторе этих записок? Имя этого замечательного советского горовосходителя овеяно легендами. Мне довелось близко познакомиться с Абалаковым во время Альпиниады.
Виталий Михайлович сухощав, всегда собран, подтянут. В лагере он носил обычную штормовку, кеды. Ни разу не видел я его в новомодном эластике. Жил он в низенькой и неудобной палатке-памирке в базовом лагере, не признавая никаких модерновых двухкомнатных шатров. Каждое утро в любую погоду купался в ледяном ручье.
Абалаков часто повторяет слова Суворова: «Чем больше удобств, тем меньше храбрости». Они чем-то похожи, видимо солдатской неприхотливостью, верой в русского чудо-богатыря, острым, порой ехидным словцом… Но говорит Абалаков всегда в открытую: сказывается сибирский характер, родом он красноярец.
— Я много ходил в горах вместе с Виталием, — сказал мне однажды ветеран альпинизма Михаил Иванович Ануфриков. — Это было трудно, зато всегда надежно.
Да, Абалаков в горах суров, крут, но прежде всего по отношению к самому себе. Он знает, что только так можно победить свою собственную слабость и великую силу гор.
Мне часто приходилось слушать переговоры Абалакова по рации с восходителями. Сидя в базовом лагере, он быстро ориентировался в обстановке наверху, принимал верное решение так, будто сам находился в гуще событий. В назначенные часы в эфире слышались позывные Виталия Михайловича — «Интер», и альпинисты знали: что бы ни случилось, «Интер» бессменно у рации, он все знает, всегда поможет.
…Это произошло после первого тренировочного выхода на высоту. В базовый лагерь спустилась группа литовцев. Добравшись до своей палатки, Юозас Антонавичюс расшнуровал правый ботинок. Побаливала натертая нога. Наконец-то можно расслабиться, умыться, отдохнуть. Чем-то вкусным тянет из кухни, неужели сегодня шашлык? Завхоз Николай Иванович Шалаев хорошо знает, какой аппетит у ребят после выхода в горы. К палатке подошел Казимир Монствилас, товарищ по связке.
— Хорошие новости, Юозас. Вертолет привез из Джиргаталя дыни и арбузы. Это раз. Наши соседи, ребята из Уфы, приглашают вечером в гости, приготовят для нас парную баню в двух палатках. Это два.
Когда вечером они возвратились к себе после парной бани, повалил густой мокрый снег, похолодало. Они залезли в теплые мешки. Казимир разжег походный примус. Из соседней палатки пришли узбеки, принесли сушеную дыню, виноградный сахар. Пошла неторопливая беседа. Так уютно бывает в палатке после трудного похода…
— Надо идти на ледник, — неожиданно сказал Юозас.
— На какой ледник, зачем?
— Мы опередили группу немцев примерно на полдня. Они могут спускаться сейчас в лагерь. Идет сильный снег, в темноте можно не заметить маркировочных туров. Надо их встретить.
Юозас решительно вылез из мешка.
— Я с тобой, — Казимир тоже начал зашнуровывать ботинки.
— Ребята, приготовьте, пожалуйста, кофе, он должен быть горячим к нашему приходу. Гейнц и Вернер любят кофе, — сказал на прощание Юозас.
…Теплые огоньки лагеря вскоре исчезли за перегибом склона, людей обступила ночь. У Юозаса ныла нога, в лицо бил мокрый снег. Они дошли до борта ледника, включили фонарики, освещая друг друга. Прислушались.
Безмолвие. Снег.
— Ойларарипи! Ойларарипи! — закричали они по-тирольски.
Тишина. Молчало даже эхо, наверное оно увязло в мокром снегу. Они спустились ниже, к бергшрунду, покурили.
Вдруг на леднике послышался лязг ледоруба о камни. Идут!
— Ойларарипи! Хельфрид, Вернер! — снова закричали литовцы.
Наконец на леднике показалась чья-то одинокая, сгорбленная под рюкзаком фигура. Плечи, капюшон были густо припорошены снегом.