— Та-ак, — улыбнулся Бекович, снова удивляясь умению туркмена выражать свои мысли длинно, порой излишне витиевато, по отнюдь не надоедливо. — След орла в небе, змеи на скало и мужчины в женщине… Какая же четвертая, почтенный?
— Таинственные, по, увы, почти неизбежные препятствия в любом важном деле.
— Ты говоришь о возможном предательстве?
— Неведомое не имеет имени. Я говорю о препятствиях… Ведь не завтра же мы отправляемся в путь?
— За небрежение с воеводы будет спрошено, — сказал Бекович и тут же поинтересовался: — Отчего же ты полагаешь, почтенный, что дело, порученное нам, важно? Во все времена народам надлежало знать границы земли своей. А что касается четвертой мудрости, о которой мог сказать Сулейман ибн Дауд, то она прекрасно укладывается в понятие второй.
— То есть следа змеи на скале?
— Именно. Следа змеи.
После ухода Ходжи-Нефеса Бекович еще долго думал об этом разговоре. Подобно змее подкрадывается измена и подобно змее жалит внезапно… Но не изменой же объясняется задержка экспедиции. Жаль, что нельзя быть до конца откровенным с этим туркменом.
Вспомнилась последняя, перед самым отъездом в Астрахань, аудиенция в доме Меншикова, в пустой и холодной комнате. Дымил только что растопленный камин, и на подоконнике были разложены образцы серы, древесного угля, селитры. Петр широкими шагами мерил комнату, стучал каблуками заляпанных грязью ботфортов по навощенному полу. А Бекович стоял в предписанной уставом позе — в правой, согнутой руке треуголка, левая — на рукояти шпаги.
— Дело тебе предписывается сколь великое, столь же и опасное. Но могущее немалую пользу государству Российскому принести! — говорил Петр, не останавливаясь и словно беседуя не с замершим офицером, а с самим собой. — Золоту своя честь. Золото нам надобно. Но поискам и открытиям земель новых честь больше. Как здесь нынче прорублено надежное окно в Европу, так надлежит сделать и на южных окраинах наших! Ибо человек, в одну сторону зрящий, подобен единоглазому… В начале самом потребна ланд-карта подлинная. Ну, а ежели доступно будет впоследствии отвести ток воды и поворотить упомянутую Аму-дарью снова в Каспийское море… В Персию путь исстари ведом, так она — рядом. А тут прямой и открытый — в Индию! О том крепко помни!
Знал, хорошо знал Петр, кому следовало поручать столь нелегкое и почетное дело. Потомок одного из пришедших на русскую службу еще при Иоанне IV кабардинских князей Гиреев-Мурз Александр Бекович-Черкасский наряду с полной преданностью России сохранил в себе черты, присущие человеку восточному: мягкость и уклончивость характера, разумную, к месту, вспыльчивость, способность к дипломатической расчетливости. И мечтательность, без которой человек, как известно, грешит излишней прямолинейностью суждений.
В 1707 году Александр Бекович был ненадолго прикомандирован к штабу Августа Саксонского, а затем побывал в Париже с русской миссией ко двору Людовика XIV, показав быстроту ума, способность к мгновенным и правильным решениям. Четыре года спустя поручик Бекович посетил свою давнюю родину — Кабарду и сумел склонить кабардинских старейшин-шихов отказаться от помощи туркам. По возвращении Бековича произвели в капитаны.
Известна была Петру и записка Бековича, в которой он излагал свои планы развития торговых и дружественных отношений с Персией. Основное место в этих планах занимало освоение каспийских берегов.
…Гвардии капитан прикрыл глаза, перед его мысленным взором замелькали, замельтешили строки, читанные у многих авторов, а также написанные им самим, давняя мечта воплощалась в нынешней экспедиции, в действительности ли было у Амударьи другое русло? Или это лишь красивая легенда?
О Каспийском море писали Геродот, Страбон, Клавдий Птолемей, Плиний… Уже на картах Птолемея море изображено замкнутым.
В 712 году Хорезм, расположенный в дельте Амударьи, был завоеван арабами. И арабские географы ибн-Хордадбех, ибн-Русте, Масуди, Истахри и другие свидетельствовали: Дарья-Джейхун впадает в Аральское море. Но путешественник и писатель Махдиси упоминал, что слышал предание, будто некогда Джейхун впадал в Каспий и будто своими глазами видел старое, ныне сухое, русло — Узбой.
Шесть веков спустя, после завоевания Хорезма монголами, арабский географ ал-Омари писал, что Амударья повернула и стала вторым своим рукавом впадать в Каспий: «Ургенч оказался между двумя рукавами Джейхуна, похожими на шаровары». А еще через триста лет сам хан хивинский Абу-Гази, составлявший историю своего государства, свидетельствовал: река Аму проложила себе путь от тугая Кара-уйгур, выше Хастмипаре, направилась к крепости Тук и стала впадать в море Сыра. И что по этой причине Ургенч обратился в пустыню.