На ферме Тома раздобыл какое-то лекарство. Раны постепенно затянулись. И к началу сухого сезона Тома чувствовал себя уже неплохо. Однажды ночью он собрал всех бушменов на ферме и увел их на свободу через пустыню Ньяе-Ньяе. Это был большой и трудный переход. Но Тома выдержал его.
— Теперь, — сказал в заключение Ленивый Куи, — раны Тома болят от холода, и в глазах порой плывут круги. Но он очень рад, что вернулся в родные места.
Бушмен был также доволен за своего друга и улыбнулся, окончив рассказ.
Забрезжил рассвет, мы встали и развели костер. Было очень холодно, изо рта шел пар. Мы разогрели остатки ужина на завтрак, а потом снова отправились на поиски. Вскоре мы увидели дым костра. Когда мы подъехали к нему, от кустов отделилась темная фигура и устремилась к нам. Человек махал нам руками, и тут мы узнали Тома. Из-за других кустов появился и Гао Большие Ноги, двоюродный брат Тома. Бушмены, радостно смеясь, говорили, что были уверены в нашем возвращении. Мы подогнали машину к кустам, чтобы забрать копья и стрелы; бушмены никогда не приветствуют людей с оружием в руках, ибо это может быть принято за признак враждебности. Затем мы отправились в бушменский лагерь, расположенный на краю долины в укромном месте. Отсюда Тома и Гао Большие Ноги в тени раскидистых ветвей могли следить за антилопами, как это делают львы.
Мы расположились под деревьями, чтобы решить, что делать дальше. Оглянувшись по сторонам, поняли, что здесь находятся только две семьи. Женщины не построили хижин, а лишь вырыли под деревом углубления в земле, которые выложили мягкой травой. Около каждой лежанки связанные и воткнутые в землю ветки образовали арку, которая обозначала вход в «дом». Бушмены нуждаются хотя бы в условном доме. Без своих травяных «постелей» и арок-«дверей» они чувствовали бы себя бездомными. Их лежанки напоминали гнезда фазанов, запрятанные в листве.
Бушмены закурили трубки. Каждый делал затяжку и передавал следующему. Трубки медленно описывали круг за кругом.
Олег Кузнецов
ЖИВИ, СОХАТЫЙ!
Повесть
Рис. Г. Валетова
Бледным утром, когда озеро еще лохматилось клочьями тумана, мать собралась уходить с острова. На прощание она шершаво лизнула лосенку шею, чуть помедлила, свесив над ним большую толстогубую морду, и затем тихонько пошла к берегу. Он напрягся, завозился, хотел вскочить, но лосиха, обернувшись, сердито притопнула копытом. Лосенок замер, покорившись… Она вошла в воду, и тотчас гребень дальнего леса начал плавиться, растекаться по озеру. Став для лосенка черным силуэтом, мать обернулась еще раз: видно, хотела убедиться в послушании сына, и теперь показалась ему незнакомой. Он испугался, сник и даже закрыл глаза.