Гербачевский Виталий Петрович. Родился в 1937 году в городе Александровске-Сахалинском. Окончил военное училище и факультет журналистики МГУ. Работал в Радиотехническом НИИ АН СССР, в газете «Московский комсомолец», в редакциях журналов «РТ» и «Знамя». Автор нескольких книг, а также рассказов, опубликованных в журнале «Знамя». В нашем ежегоднике выступает второй раз. В настоящее время работает над книгой очерков о Крайнем Севере.
Юрий Куранов
ЗА ОЗЕРОМ — ОЗЕРО
Рассказ
Рис. И. Шипулина
И разве не удивительно само по себе озеро, да сравнить его просто не с чем. У реки — конец и начало, ее не окинешь взглядом от истока до устья. Море вообще бесконечно, море всегда старается убедить, будто ты стоишь на краю света. Река — вся движение, вся энергия. Озеро замкнуто, энергия его не видна, она где-то в глубине. Озеро сосредоточено в самом себе, в нем есть некая законченность, завершенность. Озеро манит и еле заметной таинственностью похоже на человеческий взгляд. В пего нужно долго смотреть, чтобы к нему приглядеться, и долго ходить по его берегам, словно вспоминая любимую песню. Да и есть ли у озера берега? Берег у него по сути дела один и совершенно бесконечный, как у человеческой души, которую вроде бы почувствовал, но понять — ох как трудно.
Река всегда разделяет, у нее берега два, где бы ты ни стоял над ней. Недаром по рекам издавна проходят границы.
Я уже не говорю о морях. Моря и океаны разделяют целые континенты. Порою даже трудно представить, что за страна лежит там, на другой стороне океана. Между тем озера как бы объединяют вокруг себя местность или целые пространства, которые и дорогами своими тянутся к ним, чтобы из озера напиться или заглянуть в его глубину. И только небо все знает и помнит об озерах. Озеро и есть частица неба, родившаяся для того, чтобы каждый мог прикоснуться к нему ладонью или губами.
Я вспоминаю, как среди ясного предвечерья на Глубокое надвигалась гроза. И рассекающие берег заливы Глубокого сначала похолодели, потом стали будто оцинкованными. Озеро насторожилось. Дождя туча принесла немного, только полыхнула раз-другой среди его берегов, слегка подсветила и подплавила темные глубины. И чуть задержалась. И тогда Глубокое изнутри позеленело, стало прозрачным, кажется, до самого дна, приняв другую сторону берега, с соснами и елями.
Надо сказать, что вода в Глубоком вообще зеленая, но не от того, что она цветет или мутна; зеленый цвет исходит из самой его глубины. У берега каждый камешек на песчаных отмелях, словно на ладони. К середине, где озеро уходит на сорок метров вглубь, а по словам старожилов, и до ста, оно все зеленее, зеленее. Вода эта чистая и, на удивление, мягкая. Невозможно смыть мыло с ладоней, когда умываешься. А если уж искупался, кожа становится шелковой, легкой, как у младенца.
Где вода, там и туман. Моря собирают над собой не туманы, а тучи, и не просто тучи, а целые державы туч. Они стелются над океанскими просторами, поднимаются над планетой и обрушиваются на берега ураганами, чудовищными и неотвратимыми. Ломаются и тонут суда, разлетаются в щепки самолеты, опустошаются берега, и люди в бессилии протягивают руки к небу или закрывают голову и бегут куда глядят глаза.
Вдоль рек туманы движутся, как флотилии, они плывут, послушные течению вод, и слышен шелест в них, как будто переговариваются паруса. Речные туманы — странники, они тоже должны куда-то двигаться, заглядывать в каждую лощину, расстилаться по лесам, по луговым долинам. Они повсюду пришельцы, то добрые, то злые.
Я видел, как над Глубоким в ясном предвестии утра собирался туман. Он окутывал сразу все три губы нашего озера. Он даже не поднимался из воды, а возникал как бы из ничего. Ровный, какой-то спокойный, он густел, превращая озеро в неведомую страну. Так возникают сказки, когда нельзя сказать, кто их сложил, как они родились, а просто сказка появилась — и все. На той стороне деревня исчезла. И ельник около нее тоже. Вместо ельника возвысился какой-то скалистый остров, и на острове возникла башня. Башня высокая и гордая, совсем как Гремячая на Запсковье. Она насторожилась и напряженно всматривалась во все стороны сквозь туман, ожидая врагов и не давая им подойти незамеченными. Я сел в лодку и поплыл к этой башне. Она то появлялась, то исчезала среди тумана. Она следила за мной, может быть предполагая во мне гонца, который на всех веслах несет тревожную весть: надвигается враг или какая-то беда. Мне даже почудилось, будто башня раз или два ударила гулким звоном, чтобы я не заблудился и знал, что меня настойчиво ждут. Но туман начал рассеиваться, и я увидел на берегу густой ельник и одинокую, в стороне, большую ель, которую по мощи и в самом деле можно было принять за башню. Туман рассеивался и, мне кажется, не поднимался. Из него начал покрапывать дождик. Крупные, но легкие капли принялись падать на большом расстоянии друг от друга, так что трудно было сказать, дождь это или нет.