До поселка Дюдауль добрался к вечеру следующего дня. Во всем поселке светились только два окна и, разумеется, не в ФАПе — фельдшерско-акушерском пункте. Дюдауль бросил хорей на землю и выругался по-русски. Осикта была в беспамятстве, но около ФАПа как будто пришла в себя. Она сидела маленькая, несчастная, с раздутой щекой. Сердце Дюдауля переполнилось нежностью и состраданием. Такая, несчастная, Осикта ему больше нравилась. Он подогнал нарты к самому окну, намекая, что прибыл из леса, а из леса даром не приезжают, и стал стучать, хотя в обычное время не то что стучать, а просто подойти к фАПу не решился бы. Он сторонился и врачей, и учителей, и директора совхоза, и вообще поселка с его шумной жизнью.
— Кто там еще? — спросил из-за двери голос, который трудно назвать приветливым. Дюдауль не понял, кто это: мужчина или женщина.
— Из леса. Из стада. Больной, температура сорок, — храбро ответил Дюдауль, хотя обычно редко произносил больше двух слов кряду.
Засов отодвинулся, на пороге появилась большая, не меньше ста килограммов, женщина в накинутом на плечи пальто.
— Что случилось? — спросила женщина грубым мужским голосом. Дюдауль дрогнул, но решил держаться до конца.
— Зуб болит. С доктором говорить надо, — сказал он.
— У тебя?
— У Осикты. Щека толстый стал.
— Я врач. Где она?
Дюдауль полез за пазуху и вытащил соболя.
— Вот. Лечи ее.
Женщину, по-видимому, подняли с постели. Открывая дверь, она еще не проснулась окончательно. Соболь, однако, привел ее в чувство. Ее сонные глаза встали наконец в фокус, и она проворчала:
— Веди ее сюда. А кошку оставь себе.
— Это не кошка, — обиделся Дюдауль, — у меня есть еще один. Дам и другой.
Он подумал, что женщина намекает, что одного соболя для успешного лечения зуба недостаточно.
— Тащи сюда свою Осикту или как там ее…
— Осикту, — подтвердил Дюдауль.
— Тащи, а сам проваливай вместе со своими хвостами и не мешай работать.
И, видя, что Дюдауль стоит на месте, почти крикнула:
— Веди свою жену! Что встал?
Дюдауль сунул соболей за пазуху, скатился с крыльца и помог Осикте забраться по ступенькам.
Он поехал за поселок, где есть ягель, и отпустил оленей, связав их друг с другом маутами, и все никак не мог надивиться на врача, крутил головой и посмеивался.
Дюдауль некоторое время бездумно глядел, как олени копытят, потом вернулся к ФАПу, сел на завалинку и сам не заметил, как уснул.
Он почувствовал, что его трясут за плечо. Это была вчерашняя женщина-врач. Дюдауль сел и протер глаза.
— Осикта живая? — спросил он.
— Спит. Вечером будет бегать, что твои олени. Иди поспи здесь. Есть место.
— Нет. Пойду к оленям.
Дюдауль пошел к оленям, перевязал их на новое место, а сам лег на нарту и снова заснул.
Разбудил его вожак Ляпса («Уши повесил»), которого объезжал еще сам Сейко-ильча. Это был умный олень. Он сам знал, куда ехать, и даже через кустарник и бурелом находил наилучшую дорогу. Один у него был недостаток: он мог умереть в упряжке от усердия. За ним надо постоянно смотреть и вовремя давать отдых. Другие олени сами ложились, если идти не могли. Ляпса шел, даже когда не мог. Таким его воспитал Сейко-ильча.
Когда Дюдауль подогнал нарты к ФАПу, то сразу увидел Осикту. Она улыбалась, опухоли на щеке как не бывало.
— У меня все хорошо, — сказала она, — и температуры нет. И доктор сказала, что у меня очень хорошие зубы. Только один плохой.
Дюдауль молча выслушал ее и сказал:
— Обратно поеду. Отцу скажу, что здорова.
Он стал поправлять упряжь, хотя в этом не было никакой нужды. На Осикту он старался не смотреть: теперь перед ним была прежняя Осикта, и он сразу стал маленьким и хромым.
— А я? — удивилась Осикта. — Я тоже хочу в стадо.
— Туда полетит вертолет. На нем лети.
Дюдауль все возился с упряжью.
— На каком это вертолете? — почти выкрикнула Осикта.
— За ветврачом полетят. На нем лети. Сейчас мы не пройдем. Видишь, туман и небо снизу синее? Это реки вскрылись, в небе отражаются. Тут сиди. Утонешь.
— А ты?
Дюдауль пожал плечами, подбросил ногой хорей, поймал его и упал в нарты уже на ходу.
— Дюдауль! Стой! Стой! — закричала Осикта.
Он натянул вожжу и обернулся.
Осикта прыгнула на нарты и зашептала ему на ухо:
— Я не хочу оставаться в поселке. Я хочу в лес. Ветврач будет в стаде до конца отела. Не скоро за ним пошлют вертолет.