Немного потребовалось времени, чтобы разделать щучек и сварить уху, приправленную лавровым листом и перцем.
— Ай да уха! — похваливал Николай. — Никогда такой не ел. Молодец, дедушка!
— Иван Кузьмич меня зовут, — уточнил старик.
Попив чаю, принялись устраивать в шалаше соломенные постели. Моим соседом справа оказался Иван Кузьмич.
Уже сквозь дрему я слышал, как с противоположного берега речки раскатилась звонкая трель: «килю-у, килю-у, килю-у».
— Соловушка, сердешный, прилетел, — прошептал старик.
А певец уже частил громкую дробь. Затем сравнительно тихо и нежно протянул: «фи-ють, фи-ють, фи-ють». Одно колено следовало за другим почти без остановки. Соловей то «пулькал», то «филилюкал», то «пускал стукотней».
Сосед шепотом подсчитывал: «пять, шесть, семь…»
«Трити-ту, трити-ту, трити-ту», — пропел соловей и смолк.
— Восемь колен дал! — восхищался старик. — Склад-то какой! Ни одной помарки, ни одного повторения!
Недолго стояла тишина. Где-то совсем рядом с нами снова полились соловьиные трели.
— Перелетел на новое место, — произнес я.
— Не-ет. Это другой соловушка поет, из соседней рощи, — прошептал Иван Кузьмич и приподнялся на локте.
Мне казалось, что соперник пел тоже красиво.
— Девять колен и две помарки. Эх, огородник!
Еще не стихло эхо последнего звука, как воздух огласила соловьиная трель первого певца. Я попытался подсчитать колена, но это оказалось не так просто — они быстро следовали одно за другим. А сосед произнес умиленно:
— Десять колен! Ах, молодец!
И снова первого пернатого солиста сменил второй.
— Тоже десять колен дал, — без особого восторга подытожило строгое жюри. — Видать, соловушка молодой, помарок-то сколько! Но еще научится. Старые соловьи ставят голоса молодым.
Наступила долгая пауза.
— Конкурс певцов закончился, — шутливо заметил я.
— Ну нет. Они всю ночь будут распевать.
И вновь запел первый солист. Он властвовал над облитой белой ночью землей. Когда мелодия внезапно оборвалась, старик воскликнул:
— Двенадцать колен без единой помарки! За такого певца в прежние времена дали бы большие деньги. Уж я-то цену такому певцу знаю. Меня, сынок, в молодости нанял знаменитый трактирщик Пожарский. Прославился он котлетами да голосистыми соловьями. Трактир стоял на самом бойком месте, на тракте Петербург — Москва, в Торжке. Всегда в нем было полным-полно именитых постояльцев и просто посетителей. В Курск, а то аж в Киев посылал меня хозяин за соловьями.
Заинтересовавшийся рассказом старика Николай спросил:
— Зачем же хозяину так много нужно было соловьев?
— В неволе, сынок, соловей поет недолго. И вообще с годами у птахи на языке появляется твердый нарост — типун. Вот отсюда и поговорка пошла: «Типун тебе на язык».
Иван Кузьмич достал кисет и стал свертывать цигарку.
Усмехнувшись, он продолжал:
— Бывало, прознает хозяин, что у какого-нибудь помещика в саду поселился хороший соловей, и говорит мне: «Ну, Иван, если поймаешь этого соловья, я в долгу не останусь!» А я рад стараться. Семья-то у отца была большая. Один другого меньше… А сколько раз меня били барские сторожа! Один-то раз чуть собаки не загрызли. Одежду в клочья изодрали. Думал, живой не останусь. А соловья все-таки не упустил.
Старик глубоко затянулся, и по шалашу поплыл едкий дым самосада.
— Я не только ловил соловьев, но и кормил их, — продолжал он свои воспоминания.
— А что едят соловьи? — спросил Николай.
— Мучных червей, мух, тараканов. Только таракану надо голову отрывать, иначе соловей ни за что его не возьмет. Вот так-то, сынки, нужда и заставила меня ловить бедных соловушек. Изловишь, а его запрут в темную клетку да и повесят в углу, в зале. А зал-то аж черный, весь в копоти. Пой, соловушка, на потеху пьяным мужикам! Только в неволе соловей хуже поет.
Решил и я поделиться своими познаниями:
— Из истории известно, что римский император Лукулл прославился пышными пирами и на них среди самых изысканных кушаний подавались соловьиные языки.
— Да, сколько же несчастных соловушек погибло, — сокрушенно покачал головой Иван Кузьмич.
…Соловьи продолжали ночное состязание. Я снова попытался подсчитать колена, да так незаметно и уснул под их чудное пение.
Савва Успенский
ХОДОКИ В СИБИРЬ
Очерк
Фото автора