Выбрать главу

Обо — это куча камней, бревен и жердей. Волков говорил, что их воздвигали как культовые сооружения, приносили здесь жертвы. Теперь они служат дорожными указателями в пустыне.

За обо было небольшое углубление, куда Анна Семеновна вылила из ведер воду. Посмотрела, как быстро она впитывается в песок, и собралась уходить, но тут мокрый песок зашевелился. Он подрагивал, вспучивался, влажная плотная масса рассекалась трещинами и разваливалась на комки. Уж не тарбагана ли, затаившегося в норе, облила она? Но вместо острой мордочки суслика из расступившегося песка появилось нечто круглое и сизовато-серое. Демьянова на всякий случай спряталась за обо, но продолжала наблюдать. Между тем неизвестное животное почти на полметра вылезло на поверхность и превратилось в толстого, сантиметров тридцать в диаметре, червяка, покрытого сверкающими на солнце узкими пластинками. Больше всего он напоминал огромную личинку майского жука. На тупом конце его вдруг вспыхнул голубоватый огонек, который медленно разгорался, наливаясь синевой. И тут непонятный страх охватил Анну Семеновну. Это был не страх перед опасностью и даже не страх предчувствия опасности. Это был какой-то черный кошмар, совершенно необъяснимый. Он длился несколько мгновений, потом исчез и сразу забылся. Погас и фиолетовый огонек на конце тела животного. Оно судорожно задергалось, свернулось. Толстый червяк замер, на чешуйчатое тело лег волнистый солнечный блик.

Не решаясь выйти из-за обо, Анна Семеновна внимательно разглядывала червяка, так до конца и не выбравшегося из песка. Животное казалось твердым и полупрозрачным: пластинки, кольцами охватившие тело, отливали сизым, а в глубине угадывалось что-то густо-фиолетовое. В передней тупой части выделялись изъеденные участки — будто ожоги. Жалко, нет в лагере Ивана Михайловича. Биологу было бы интересно взглянуть на странное существо. Везет на находки! Вчера обнаружили гобийского медведя, сегодня — какого-то червяка. Вдруг она вспомнила, что Сайхан в лагере. Можно ведь его спросить, он всех обитателей пустыни знает прекрасно.

Последовательность дальнейших событий Анна Семеновна не запомнила. Кажется, шофер не хотел выходить из палатки, и она чуть не за руку потащила его к обо. Ветер начал подниматься — вот это она отметила, потому что подумала о развешанном белье. Потом Сайхан увидел толстого червяка, завизжал неестественно высоким голосом и бросился бежать. У палаток запнулся и упал, разбросав руки и ноги. Испуганная Демьянова подбежала к шоферу — тот лежал без чувств. И вот у нее в руках ампулы и шприц, она прямо сквозь рубашку сделала два укола. Потом она затащила Сайхана в камеральную палатку, нет, это прибежавший на крики (значит, она кричала?) Мэргэн перенес шофера. Он же выпустил вверх три красные ракеты, вызывая группу Волкова. И уже совершенно четко и ясно запомнила она, как медленно розовело желтовато-серое скуластое лицо Сайхана, как он открыл узкие глаза и хрипло выдохнул:

— Олгой-хорхой!..

7

Утром следующего дня лагерь казался вымершим. Никто не вышел в маршрут, никто не регистрировал солнечные излучения, не снимал показаний метеорологических приборов. В колодец Сайн-Худук продолжала поступать солоноватая вода, но истинный дебит его так и остался неуточненным. У подножия высоты 1865 метров лежал гобийский медведь, тщетно ожидая ученых. А они собрались в камеральной палатке, пили чай и обсуждали события.

— Да, Ефремов оказался прав, — рокотал Иван Михайлович. — Случайно мы убедились в реальности олгой-хорхоя. Любопытно, что это не единственные прозорливые слова писателя. Я ночью перелистал его произведения — Ефремов предвидел голографию, алмазы Якутии, алтайскую ртуть. Его интуиции остается только позавидовать. Надо срочно заканчивать работу с медведем и везти червяка в научный центр. В полевых условиях его как следует не исследуешь…

— Я не первый год в Гоби, — вмешался Сейфуллин, — часто встречался с пастухами. Почему они мне ничего не рассказывали? И не только мне…

— Это легко объяснимо. Араты считают, что нельзя называть своего смертельного врага по имени, иначе он явится на зов. Я правильно говорю, Сайхан?