Океан потрясает необъятным простором и густой синевой. Темно-синяя бездна неотступно притягивает мысли и желания, вселяет жажду странствий. Волны вгрызаются в береговой ракушечник. Древние арабы не любили моря и боялись его, принимая за опасное чудовище. Зато далеким предкам современных испанцев в разрывах облаков, клубящихся над Кадисской бухтой, виделась мадонна попутного ветра и корабли, плывущие под парусом надежды.
От Кадиса в Малагу путь идет вдоль берега Средиземного моря. Это Коста-дель-Соль, что означает «солнечный берег». Разрывы круглых бухт, скалистое плоскогорье, подступающее вплотную к побережью, чередование морской синевы и зеленых пастбищ, масличные рощ и цитрусовых садов придают пейзажу графическую завершенность и контрастность. Океан остается позади. Перед нами голубая горловина Гибралтарского пролива. В лучистой дали воздушным контуром вырисовывается африканский берег. Огромная песчаная подошва, зеленая глыба, сползающая в воду.
Мы мчимся по испанской земле. Щиты, расставленные вдоль дорог, уведомляют, что мы на родине корриды. А на эйлагах Сьерра-Невады, сверкающей на горизонте ледяными зубцами, нагуливают силу быки. Прав был Лорка, когда однажды сказал: «Карта Испании — это шкура быка». Не в эту ли шкуру залез Зевс, чтобы обратиться в быка и перевезти на своей спине дочь финикийского Царя на остров Крит? Так Европа пересекла Средиземноморье.
Из бухты Альгесирас до Сеуты и Танжера всего несколько часов пути. Мы у ворот Африки. С восточной стороны бухту образует мыс Европа. У него мощный бычий хребет. Снова бросается в глаза сходство испанского и противоположного, африканского берега. В сороковые годы прошлого века на попутном паруснике пересек пролив русский литератор В. П. Боткин. «Берег Африки с этой стороны и самый залив совершенно походят на Испанию», — заметил он в «Письмах об Испании», опубликованных Чернышевским в «Современнике».
Маяковский, проезжая Гибралтар летом 1925 года, увидел Испанию в блеске солнца: «Испанский камень слепящ и бел, а стены — зубьями пил…» Раскаленная до белизны дорога ведет в горы.
Почти в каждом испанском селении есть арена для боя быков. Между Тарифой и. Альгесирасом на высокогорье приют для туристов — отель «Мезон-де-Санчо». Жгучее солнце. Крылатая тень пиний. Стойкий запах эфироносов. Сквозь морщинистую, выжженную солнцем землю пробиваются жесткой щетиной местные разновидности тимьяна и других ароматических губоцветных. Топорщится дрок, ладанник, звенят цикады, ящерицы шуршат в зарослях карликовых пальм. Желтые выступы ракушечника и песчаника резко контрастируют с голубизной неба. Вдали солнечная полоска моря, а рядом перед нами круглый желток арены для боя быков, силуэт танцующей Кармен и рекламный щит, призывающий насладиться ароматом малагских вин. Трафаретный гитарист в красном пиджаке и шляпе обещает упоительные романсы. Вдоль пустых рядов амфитеатра гуляет молодая женщина с мальчиком, похожая на юных мадонн Мурильо. Мальчик кормит голубей. Приближаемся к родине Пабло Пикассо — Малаге. Здесь его дом-музей. Он родился в семье учителя рисования дона Хосе Руиса. С четырнадцатилетнего возраста будущий художник помогал отцу дописывать голубиные лапки на картинах, изображавших благовещенье. Пикассо создаст потом своего голубя, который облетит весь земной шар. Это голубь Мира. Поль Элюар сказал о Пикассо: «Есть только один способ рисовать — это движение. Движение ума и кисти».
Слежу за движением светотени на пальмовых набережных Малаги.
Это белый город, словно высеченный из одного мелового массива. На фоне его ослепительной белизны черной тушью вырисовываются стройные ряды пальм, силуэты кораблей, тени пешеходов. Графичен рисунок улиц и площадей. Выше пальм взметнулись корпуса соборов. Коленопреклоненный Колумб вновь взывает к королевской милости. Пикассо можно было бы сравнить с Колумбом в истории искусства. Ему принадлежат слова, ставшие девизом для художников нашего времени: «Главное в искусстве не поиски, а находки».
Чтобы лучше понять творчество художника, нужно побывать у него на родине. Пикассо заново открываешь в Малаге, как в Хвалынске — Петрова-Водкина, а в Саранске — Эрьзю; хотя дерево, из которого ваял мордовский скульптор, произрастает в Южной Америке, а полотна Петрова-Водкина стоят в одном ряду с Матиссом.
В гулких нефах старинных соборов, глядя на фантастические оргии барочного орнамента; подчиняешься творческой силе, создавшей этот великий город. Древние римляне и мавры средневековья до сих пор состязаются в изяществе резца и смелости циркуля, в безупречности линий, способности возносить в небеса непомерную тяжесть камня.