Такая особенность: сельские жители нелегко и непросто «переходят» в горожан. Иные, оторвавшись от родной околицы, теряются, сохнут, как дерево на чужой почве. Так и не став горожанами, они возвращаются в деревню. Этот нелегкий путь обретения через потери проделывают многие. И особенно сейчас, когда говорят об обратной миграции — из города в деревню. Миграция такого рода становится все заметнее. Но возвращаются туда, где порядок, где ценят людей, труд и понимают толк в работе на земле. Возвращаются к таким, как Грошев.
Чем она, земля, привлекательна, что в ней за магнит? Может, пройти по полю, с которым повенчан на радость и тревогу, пройти хозяином и почувствовать свою зависимость от него, а его — от себя? Может, увидеть хлебное поле перед самой жатвой — и нет ничего для Грошева прекраснее этой красоты? Ну а когда в районе работал, разве не ездил по таким же полям? Нет, здесь важно, что в этой красоте его, Грошева, прямой труд заложен. И сколько таких разных судеб, непохожих характеров!
Он всегда есть и будет, хозяин на земле. И он главная надежда и сила. Плохо, когда хозяина нет. Помню: заснеженное поле одного костромского колхоза и комбайн, брошенный в полном боевом снаряжении. Даже приводные ремни при нем. Куда он теперь, после такой зимовки? Комбайн виден каждому жителю деревни Татьянино, но не нашлось в ней ни одного человека, кого бы встревожила такая бесхозяйственность. Как такое случилось? Ведь и это тоже современная деревня.
Или вот центральная усадьба вологодского колхоза «Россия». Стоит она на холме, и, куда ни глянешь окрест, привольно раскинувшиеся поля. А совсем недавно иной вид открывался: островки с кустарниками и деревцами. В Нечерноземье не встретить простора, раздолья алтайских или ростовских степей. Мелкоконтурно оно, нечерноземное поле. Например, все вологодское поле — это 135 тысяч кусочков, каждый по пять гектаров, а между ними леса, рощи, болота. Границы полей расширяют мелиораторы, наступая на болота, мелколесье, реконструируя и саму землю: в четыре раза щедрее обыкновенного мелиорированный гектар. Обновленные угодья — золотой фонд земледелия. И порадоваться бы простору полей вологодской «России» — больше половины пашни теперь входит в золотой фонд, но не получается радости. Золотой, да не тот: по стоимости, не по результату. Урожаи здесь получают по 14 центнеров с гектара: на богаре и то выше намного. Отчего? Да от элементарной бесхозяйственности. Удобрений внесли в десять раз меньше нормы, землю не берегут. То, смотришь, через недавно реконструированное, совсем еще не окрепшее после «операции» поле колхозный пастух глазом не моргнув гонит стадо. Или тракторист, выбрав путь покороче, ведет трактор прямо по пашне. Нет в колхозе хозяина! Нет человека, за землю болеющего!
Или поди разберись теперь, кто придумал «неперспективные деревни», и разлетелось это выражение по всей России, а вслед за ним — и жители из этих деревень: кто захочет жить без перспективы? И, минуя неясные, будущие перспективные большие поселки, ушли в город. Но умные руководители, настоящие хозяева, и тогда, когда все кричали о перспективах, делали по-своему, понимая, что модное поветрие пройдет, а жизнь, как говорится, есть жизнь. Им не изменило видение реальности, и они, на свой страх и риск, обходили решения, которые потом получили характеристику поспешных… Потому что не надо забывать о законах земли. Совсем не случайно раскиданы деревеньки вблизи полей: работа — дом не должны разделяться десятками километров бездорожья. Все связано с землей, с природой, это естественное течение жизни. Нет, не терпит суеты служение земле! Здесь, как сказал Грошев, надо сто раз отмерить, прежде чем решиться на какой-то кардинальный перелом. И это не есть консерватизм. Как и поспешность не есть проявление современного стиля работы на земле. Незнание земли, легкомыслие — все это потом возвращается печальным бумерангом. (Поучительный урок преподнесла земля тем же костромичам. В колхозе «Сандагорский», как следует не изучив, не рассчитав, взяли да и осушили всю пашню. А через два года пришлось сюда воду вести — безжизненной стала земля.)
Или вот мелькают на наших нечерноземных дорогах, а еще больше — на проселках деревушки, при взгляде на которые сразу понятно: живут здесь никак не работники. Точно, несколько стариков, упрямый народ, словно пытаясь переспорить судьбу, доживают здесь свой век. А встречаются и такие, где ни одной души нет. Но колышется море могучих, некошеных трав, давно не знавших косы, огороды, окруженные старыми березами и заросшие бурьяном да крапивой, запущенные сады, а ведь все это земля, облагороженная вековой заботой человека, богатая, щедрая.