Затем приходит черед англичан. Они, правда, не высаживают на берега Тежу свои войска, а поступают иначе: подчиняют эту страну почти так же, как подчиняла Португалия свои заморские владения. Вот как охарактеризовал В. И. Ленин этот союз всадника и лошади, Великобритании со своим обессилевшим португальским партнером: «Португалия — самостоятельное, суверенное государство, но фактически в течение более 200 лет, со времени войны за испанское наследство (1701–1714), она находится под протекторатом Англии. Англия защищала ее и ее колониальные владения ради укрепления своей позиции в борьбе с своими противниками, Испанией, Францией. Англия получала в обмен торговые выгоды, лучшие условия для вывоза товаров и особенно для вывоза капитала в Португалию и ее колонии, возможность пользоваться гаванями и островами Португалии, ее кабелями и пр. и т. д.»[3].
В начале XIX века, за союз с англичанами Португалия расплачивается дорогой ценой: ее оккупируют наполеоновские войска, королевский двор бежит в Бразилию. Причем особо упорного сопротивления интервентам оказано не было, а великосветский Лиссабон с легкостью привык к незваным гостям и, как утверждают историки, с радушием принимал командующего оккупационной армией маршала Жюно в своих лучших салонах.
Затем англичане изгоняют французов, монархия восстанавливается, чтобы дотянуть до 1910 года, до буржуазной революции, завершившейся отречением короля и провозглашением республики, которая просуществовала недолго, всего полтора десятилетия. В 1926 году произошел фашистский переворот и в стране установился диктаторский режим, продолжавшийся до апрельской революции 1974 года.
Этот очень беглой экскурс в прошлое дает все-таки кое-какое представление о том, сколь бурной была история Португалии и трудной — ее судьба. И каждый ее этап, каждый поворот наложили в большей или меньшей степени свой отпечаток на облик города и страны, повлияли на формирование национального характера, создание того политического, социально-экономического, психологического климата, в котором живет сейчас португальский народ.
Что касается психологического климата и эмоциональной стороны жизни, то весьма любопытна оценка, которую дал в прошлом веке выдающийся португальский писатель Эса де Кейрош: «В Лиссабоне жизнь течет медленно, его обморочный пульс слаб и редок. Он лишен честолюбивых устремлений; нет в нем сияющих улиц, полнящихся топотом коней и возгласами всадников, вихрями золота и волнами сладострастных шелков; нет мелодраматических страстей, нет блистательного расцвета душ, влюбленных в искусство, нет феерических празднеств и судорог индустриальных умов.
Есть скудость жизни; холодный, здравый смысл; забота исключительно о пользе дела; нарочитая серьезность и мещански-блаженное обожание монеты в пять тостанов — монеты в пять тостанов, белой, чудесной, божественной, чистой, незапятнанной, утешающей, искупительной!»
Сейчас трудно судить, насколько точной была эта не лишенная язвительного скепсиса характеристика. Но наблюдательного и тонкого Эса де Кейроша нельзя упрекнуть ни в недостатке патриотизма, ни в неумении видеть и анализировать окружающий мир. Вот поэтичный, импрессионистский эскиз города, принадлежащий этому художнику слова: «Лиссабон сохранил еще изначальную томность света и свежести: невзирая на асфальт, на фабрики, на газовые фонари, на мощеные набережные, здесь весны все еще слушают слагаемые ветром стихи; и на кровлях все еще целуются голуби; и все еще будто слышно в тиши, как воздух струится сквозь щели каменных зданий, словно живая кровь меланхолического сердца города…»
Пожалуй, вполне приложимы к нынешнему Лиссабону последней четверти XX века и эти поэтические строки, и те суровые и едкие фразы насчет «скудости жизни» и «мещански-блаженного обожания монеты в пять тостанов». Правда, самой этой монеты давно уже нет: она пала жертвой всепожирающих инфляционных процессов, и сегодня лиссабонец вынужден «обожать» уже иные денежные символы и знаки, в основном бумажные, ибо монеты могут пригодиться разве что для приобретения коробки спичек или чашки кофе.
А остальное все то же: нет в Лиссабоне «сияющих улиц», хотя и порываются патриоты города сравнивать величавую авениду Либердаде с парижскими Елисейскими полями. Нет «мелодраматических страстей», нет «феерических празднеств», а «судороги индустриальных умов» по-прежнему отделены от города широкой лентой Тежу.