Рижскую сосну покупали охотно. И если лесопромышленникам нужны были мачтовые хлысты, то ученых-лесоводов разных стран заинтересовала живая сосна из бассейна Даугавы. Позже в Западной Европе были сделаны посадки, особенно крупные во Франции, затем в Бельгии, Швеции, Нидерландах, Германии, Норвегии, даже в США и Канаде. В сравнении с экотипами из девяноста географических районов мира рижская сосна была признана лучшей.
В XVIII веке посадку ее широко практиковал генеральный инспектор французского флота Дюгамель де Монсо, имея в виду интересы кораблестроения. Изучением рижской сосны занялись такие лесоводы, как француз Л. Парде, поляк М. Гиертих, немец Э. Видеман. Опытные культуры сосны подтвердили ценность экотипа, произрастающего в бассейне Даугавы и ее притоков (Венте и Лиелупе). После ряда академических исследований к ботаническому наименованию Pinus silvestrus было добавлено еще три латинских слова: var Rigensis Loudon, что означает: «Сосна обыкновенная, рижский подвид».
Так было узаконено новое название. Новый подвид.
Рижская сосна — это самой природой улучшенный подвид сосны обыкновенной, которая в свою очередь еще в первые века послеледникового времени пришла на Восточно-Европейскую равнину из-за Урала.
Великая рать хвойных пород начала продвигаться на запад, север и даже юг, откуда уже наступали на ожившую после ледникового плена землю и лиственные породы. Ель и сосна опередили кедр и лиственницу, которые так и остались по ту сторону Урала. Ель и сосна нашли на Русской равнине самые пригодные для себя условия.
По мере продвижения к Балтийскому морю пришельцы в чем-то менялись, распространяясь всюду, где находили наилучшие для себя земли и климат. Ель предпочла северную часть равнины и более влажные места в районах южнее. Тут она и создала сообщество, которое мы называем тайгой. Сосна облюбовала бассейн Западной Двины и других латвийских рек, обосновавшись также на всех теплых песчаных грунтах даже в зоне тайги; где ч>на продвинулась по берегам рек и озер далеко на север.
Условия жизни для сосны в бассейне Западной Двины оказались, видимо, самыми подходящими. Они придали сосне великую жизнеспособность и прекрасную форму — качества, наследуемые в потомстве. Чудо-деревья поднялись на песках Курземе, Латталии и по всей Западной Двине — от верховьев до устья. Плотные сосновые боры заполнили западное побережье, завоевали Видземскую возвышенность в центре Латвии, кольцом опоясали берега Рижского залива, создав возле самого моря особый лечебный микроклимат.
В этих местах сосна приобрела свои совершеннейшие формы. Поднялись стройные высокие деревья с рано отмирающими нижними ветвями, с узкой конической кроной, безукоризненно чистые, быстро растущие и такие густые, что один гектар хорошего бора оказался способным наращивать за сто лет до семисот кубометров древесины, то есть связывать за такой срок до тысячи тонн органического вещества. Это едва ли не самый высокий КПД солнечной энергии на Земле!
Сосновые боры оказались сущим кладом для наших прапрадедов, последующих поколений да и для нас самих. Земледельцы восточной Латвии довольно скоро свели сосну во всех своих районах. Соседи-псковичи тоже не отставали: им требовалась пахотная земля, и люди превращали лес в пашню, нисколько не задумываясь о будущем; ценную древесину выгодно продавали.
Сосновые боры стали редеть повсеместно. Уже и в дремучих лесах у истоков Западной Двины стучал топор. И вокруг блистательных озер Себежа, и на реке Венте, и по берегам Балтики. А тут новая беда: уже в наш век в конце шестидесятых годов два свирепых урагана повалили бездну сосен по всему западному берегу. Словом, будущее дерева рисовалось не в розовом свете. Площадь хвойных лесов продолжала уменьшаться в Латвии. В западных областях РСФСР происходило то же самое. Сосну и ель рубили даже у истоков Волги.
Но вскоре стало совершенно ясно, что без помощи хвойному лесу могут наступить далеко идущие перемены в природе и пора приниматься за восстановление хвойных пород. И если природа могла потратить на совершенствование хвойных лесов тысячи и тысячи лет, то на воссоздание их лесоводам отводился несоизмеримо более короткий срок.
Начиная разговор об улучшении лесов Латвии и о рижской сосне, я должен почтительно снять шляпу и поклониться ушедшему поколению ученых и практиков, которые здесь очень многое сделали. Достаточно сказать, что осушением заболоченных лесов в Латвии занялись еще в середине минувшего века. Пусть это были не слишком обширные работы. Но они положили начало накоплению опыта лесной мелиорации — одного из путей для улучшения развития сосны. Нынешние мелиораторы, таким образом, могли начинать не с нуля. И семеноводство рижской сосны — второй способ ее сохранения — уходит на добрую сотню лет в прошлое. Здесь тоже случались удачи, которые нельзя забывать.