Митя улыбнулся: «Храбрец, ничего не скажешь! Леса у нас, конечно, редкие. Кого только здесь не встретишь — и медведи есть, и лоси, и волки. Теперь вот и бобры в районе появились. А как-то еду вот так же, днем, солнце светит, а на снегу, совсем рядом с дорогой, — золотой шар, аж в глаза бьет. Лиса рыжая — и сидит, хоть бы что. Знать, любопытство страх пересилило». И, окончательно повеселев, Митя спросил: что, мол, привело в такую даль?
Сразу и не ответишь. То есть ответ был: письмо, а вот дальше уже надо было многое пояснять. Живет в Молдавии земляк и однофамилец Мити Леонид Селяков, вот и написал такое письмо, что захотелось срочно собраться в дорогу и найти эту Половину, потому что… Впрочем, вот письмо: «Мои земляки живут на Вологодчине, в деревне Половина Никольского района. Край это северный, нечерноземный, суровый, а деревня из тех, что именуются глубинками. Хотя условия жизни и работы в Половине далеки от идеальных, люди здесь веселые, добрые: и радость, и беда — все общее. Больше всего ценят трудолюбие: ленивых в Половине не найти. Работать — так работать, ну а гулять — так гулять! Праздники дружные, с песнями, частушками, задорными плясками… Пусть моя судьба сложилась так, что не живу я в Половине, но постоянно живет во мне родная Половина — и провиниться перед ней, подвести невозможно. И если были в жизни тяжелые ситуации, силы мне давала Половина, умеющая не жаловаться на трудности, а любую печаль разбавить шуткой. Как благодарен я своим землякам за то, что они есть, за то, что они такие. Пусть в Половине всего тридцать с небольшим домов, а жителей нет и ста человек, но как много места занимает она: ведь таких Половин десятки тысяч в России…»
Митя, остановив машину, внимательно читает письмо, затем нажимает на газ: «Хорошее, конечно, письмо. И Леонида я знаю, приезжал не раз. Он-то не «беглый» — его война на городские рельсы бросила. Отец погиб на фронте — у нас в Половине каждый второй солдат не вернулся с войны, — Леонида и отправили на учебу в город, еще мальчишкой, семье надо было помогать. Так что с Леонидом все ясно. А вот другое непонятно: сейчас-то что? Почему сейчас бросают свои деревни, а потом шлют заявки на радио: исполните, мол, песню про мою драгоценную родину. И какими только ласковыми словами не называют родную деревню, и как только не скучают по ней! Живет, мол, где-то моя деревенька-колхозница, ждет меня бедная, а я все не еду. Но, родная деревенька, будь спокойна и знай: я тебя люблю, чуть не каждую ночь во сне вижу и лишь об одном горюю: почему мы не вместе? Слушаешь такие песни и думаешь: ну что же ты, бедный, маешься, кого обманываешь? Или как там: «На дальней станции сойду, хлеба по пояс…» Сойти-то сойдет, да только с обратным билетом в кармане — встречным поездом и отчалит е этой дальней станции через денек-другой, вот и вся любовь…»
Говорил Митя горячо, задиристо, и чувствовалось, что этот вопрос тревожит его всерьез, давно, как и судьба родной Половины. Любовь должна проявлять себя — поступком, действием, разве не так? Прав Митя, что ему возразить? Но подумалось и о том, что эта песенная любовь не всегда не искренна, не всегда игра, есть в ней и немало горечи.» Пришла — но поздно! Уже боязно круто повернуть свою жизнь, что-то изменить. Но кричит запоздалая любовь, кричит сильнее, чем первая: та в радость, эта — в муку. Эта — горяная, как говорят на Вологодчине.
Знаю и другое: отнюдь не по-песенному, а вполне серьезно многие горожане, выходцы из села, едут сейчас в деревню. Вот и социологи, вовсю заговорив о возвратной волне, обнадеживают: изменили направление качели миграции в сторону деревни. Но тут непременно нужно уточнение: куда именно едут? Туда, где стоят, как на выданье, новенькие коттеджи с асфальтом у калитки, где и трудовой день можно строить по городскому распорядку даже в горячее время (народу-то хватает!), и, спрашивается, чего же не ехать, коль все городские удобства щедро дополнены деревенскими благами? Но как быть с Половиной, ей-то что делать? Ей, типичной, обыкновенной, ничем не выделяющейся?