У костра стало тихо. Где-то неподалеку треснуло дерево, не выдержав мороза. Газизуллин изучающе оглядел бригаду.
— Ну?
Тщедушный Мамонтов прищурился на огонь, ковырнул прутом угли, сказал не оборачиваясь:
— Только что об этом говорили.
— Ну и…
— Понимаешь, идейка одна есть. — Витька выхватил из костра обгоревшую ветку, прочертил на снегу две извилистые линии. — Вот это река. Здесь пороги. Так ведь можно идти и не над самыми порогами. Смотри-ка: спускаемся чуть ниже. Вода здесь спокойнее, а значит, и лед толще. Выходим к правому берегу и уже под берегом ведем зимник. — Он бросил ветку в костер, передернул худенькими плечами, на которых почти висел такой же замасленный, как и шапка, бушлат. Заручаясь поддержкой, посмотрел на бульдозеристов.
— Мамонт прав, — громыхнул бас необъятного в плечах Афонина, который горой возвышался над остальными парнями. — И ты нас, бригадир, не агитируй. Ты лучше перед начальством этот вопрос ставь.
От ледяной воды, сковавшей мозг, Мулланур уже не чувствовал тела. Уровень воды в кабине поднимался почему-то очень медленно, и он с ужасом подумал, что же будет с ним, если вдруг он не сможет открыть дверцу. Сунулся было опять к ней, но вовремя остановился, вспомнив, как страшный удар тяжелой от мороза воды свалил его, заставив приостановиться сердце.
«Спокойнее, спокойнее, главное — не суетиться. Отвлекись», — уговаривал он себя.
Мулланур попытался мысленно восстановить все события, но не смог. От сжимающего тело холода он уже не мог спокойно думать, мысли путались, стало трудно дышать. Сумбурным клубком опять замельтешили обрывки воспоминаний. «А может, и не надо было затевать тогда все это с собранием? Не разрешил Ефимов — и все дела… Да нет же, нет! Все правильно. Ведь прошли же машины на правый берег!»
…Насквозь прокопченное нутро бревенчака быстро наполнялось людьми. Пришли почти все: бурильщики и взрывники, геологи и механизаторы. Даже дед Никишка, который кашеварил бурильщикам на правом берегу, не усидел на месте и теперь суетился у «буржуйки», сваренной из двухсотлитровой бочки, на которой стояли два насквозь прокопченных чайника.
Запоздавшие, то и дело хлопая заиндевевшей дверью, вваливались в избу вместе с клубами морозного воздуха и, сбросив полушубки у порога, протискивались к пышущей жаром печке, вытягивая покрасневшие от холода руки.
Ефимов оглядел собравшихся, искоса посмотрел на бульдозеристов, которые нахохлившейся кучкой сидели на чарах и тихо переговаривались между собой. Газизуллин орудовал напильником, растачивая фланец. Тоже мне, обиделся. Не поверили им, видите ли, доверия не оказали. Так они на обсуждение коллектива этот вопрос вынесли. Ишь ты! А вообще-то, молодцы ребята.
В избушке от раскалившейся докрасна печки стало жарко, кое-кто сбросил с себя и свитер. Можно было бы и начинать, да где-то задерживался Орефьев, секретарь партбюро экспедиции. Наконец дверь хлопнула еще раз, и, едва умещаясь в проеме, подпирая головой потолок, в бревенчак ввалился Орефьев, горный мастер, пробивший за свою жизнь не одну сотню метров горных выработок. Сбросив тулуп, он прошел к столу, сел подле Ефимова. Нашарив глазами чайник на печке, кивнул деду Никиш-ке: плесни, мол, чуток. Дед неторопливо отстегнул персональную кружку, которая висела у него на поясе, налил исходящего паром чаю.
— Спасибо, Емельяныч.
Давая чаю остыть, Орефьев сдвинул кружку на край стола, поднялся. Посмотрел на бульдозеристов, перевел взгляд на Газизуллина. Сказал простуженным голосом:
— По-видимому, вы все знаете, о чем пойдет речь, но все-таки позволю себе напомнить. На повестке дня открытого партийного собрания один вопрос: устное заявление Мулланура Газизуллина о том, что он лично и его бригада просят разрешить ему пробный рейс над порогами. — Орефьев отхлебнул глоток чая, добавил глухо: — Прошу желающих высказаться по этому вопросу.
Какое-то мгновение в избушке было тихо, потом вдруг все зашевелились, заговорили разом.
— Спокойно, спокойно, товарищи. — Орефьев карандашом постучал по эмалированной закопченной кружке, которая выполняла роль президиумного стакана, сказал: — Может, сначала дадим слово самому Газизуллину?
Бригадир бульдозеристов вскинул голову, бросил на нары напильник и, словно боясь, что его перебьют, заговорил, глотая окончания слов:
— Да, я не согласен с доводами начальника. — Он кивнул на Ефимова. — И с техникой безопасности. Бригада тоже не согласна и считает, что проложить зимник по реке сейчас можно. На тот берег, — он мотнул головой в сторону двери, — требуется дополнительное оборудование, компрессорные установки, а это значит, что дорога через пороги нужна как… как… — Не найдя подходящего сравнения, он замолчал, покосился на бригаду, добавил вполголоса — А Лексеич каждый день твердит одно и то же: погоди да погоди, дай льду окрепнуть. А чего годить, если потом поздно будет!