— Осторожно! — предупредил теперь уже Фрэйтаг. — Это не простой ворон, он умеет говорить.
— Ценность этого дара определяется текстами, — сказал доктор Каспари.
— Ну-ка, что ты такое можешь нам сказать? — обратился к ней Громила. — Может, прочтешь нам из молитвенника или расскажешь какую-нибудь сказку?
Ойген нагнулся, медленно опустил руку, растопырив пальцы так, что казалось, будто он хотел ковырнуть птицу в шею, словно вилкой, но, когда он уже хотел к ней прикоснуться, птица вытянула голову, подскочила и впилась клювом в мякоть руки Громилы, который испуганно отпрянул и поднял над палубой вцепившуюся в его руку птицу. Острым клювом она рассекла Громиле мякоть руки и неуклюже шлепнулась на палубу. Вытянув шею, словно собираясь сделать глотательное движение, птица тут же встряхнулась и, сложив крылья, успокоилась.
Ойген посмотрел на окровавленную руку, сжал ладонь, удивленно пощупал ее другой рукой, и вдруг его козлиные, с желтизной глаза превратились в щелки, и на этот раз рука его опустилась так резко, что ворон присел, как это делает курица, когда ее ловят. Громила ухватил птицу за шею и бросил за борт. Подрезанные крылья с шумом заплескались в безнадежном желании полета, и потом громко плеснуло еще раз — когда пернатая с маху упала на воду. Птица не затонула, ее распростертые куцые крылья приняли на себя силу падения и теперь отчаянно бились о воду. Поначалу она прямо шла от борта корабля, затем пошла по кругу, под конец о воду стучало только одно крыло.
— Она даже не попросит о помощи, — сказал доктор Каспари.
Человек с заячьей губой поднял ружье и выстрелил. Крыло птицы задралось и так и осталось висеть, краем окунувшись в воду.
— Вот так-то, — сказал Ойген, перезарядил ружье, резко повернулся к Гомберту и увидел, что тот идет на него, раздвинув и выбросив вперед руки.
— Осторожно! — громко крикнул Фрэйтаг.
— Иди сюда, Эдит, ну иди-ка сюда!.. — сказал Громила, подделываясь под голос Гомберта.
— Стоп, Гомберт! — сказал Фрэйтаг.
— Ну иди сюда, — продолжал говорить Громила. — Давай-ка поближе!..
Он придерживал дробовик на бедре, палец его лежал на спуске, дуло ружья смотрело в живот Гомберта, а глаза сузились.
— Гомберт, назад! — сказал Фрэйтаг.
— Ну еще пару шагов!.. — сказал Ойген и откинул голову, кончик языка проехался по краю рассеченной надвое губы, а окровавленная рука легла под ствол дробовика.
— Гомберт! — резко окликнул Фрэйтаг.
Гомберт растерянно остановился, опустил руки; лицо его передернуло тиком. Он глянул на ствол дробовика, повернулся, подошел к поручням и посмотрел вниз на черное, колыхаемое волной тело птицы, которое уносило течением вслед за вереницей писем.
— Боюсь, капитан, — сказал доктор Каспари, — что нам пришло время покинуть ваше общество. Мои друзья уже проявляют нетерпение. Позаботьтесь о нашей лодке и не забывайте о том, что мы назначили срок. Нам требуется самая малость, и в ней наш выигрыш.
В полдень, когда со стороны островов на корабль надвинулся туман, Фрэйтаг стоял на мостике и прислушивался к работе двигателя какого-то судна, которое подходило все ближе и ближе, через какое-то время прошло в стороне и теперь удалялось, и ни Фрэйтаг, ни Цумпе, дежуривший на баке, не увидели самого корабля.
— Прошел, — тихо сказал Фрэйтаг.
Вышедший из рубки Филиппи, как будто он ожидал этого слова от Фрэйтага, появился у капитана за спиной. Он небрежно бросил в воду окурок, стал рядом с Фрэйтагом, засунул руки в карманы и опустил лицо.
— Мы вроде бы обо всем договорились, — сказал Фрэйтаг. — Больше я тебя ни о чем спрашивать не стану: радируешь самое необходимое, дашь отбой, как ты это всегда делал, и ничего не скажешь дирекции. На борту никаких происшествий не случилось.
— Если тебя слушать с закрытыми глазами, только тогда можно поверить всему, что ты говоришь, — сказал Филиппи.
— Я знаю, что говорю, — сказал Фрэйтаг.
— С чем тебя и поздравляю, — сказал Филиппи.
— А теперь иди и передай свою радиограмму.
— Но перед этим я попрошу тебя подписаться под сообщением.
— Это еще зачем? Все радиограммы ты раньше подписывал сам.
— Раньше, когда я их передавал, мне не надо было на кое-что закрывать глаза.
— Хорошо, я подпишу, — сказал Фрэйтаг.
Филиппи кивнул и со скептической улыбкой на своем ястребином лице молча покинул капитанский мостик; бегающая на роликах дверь радиорубки с грохотом отворилась и с таким же звуком закрылась, и Фрэйтаг вошел в свою рубку, сел за стол, привалился к нему грудью и попытался уснуть.