Это хорошо, что не надо возвращаться. А белые, по-моему, уже спеклись. Больше не говорят, а просто валяются на земле. До этого они жутко ссорились, вопя и ругаясь, и я уже было подумал, что сейчас начнут стрелять друг в друга или в меня. Я не мог разобрать, о чем они кричали, но, наверное, все равно не понял бы. У них, должно быть, помутилось в голове от солнца, а может, и от жажды.
Вдруг они решили, что у них уже есть это вознаграждение: целая куча денег среди камней. Сержант и человек в очках принялись загребать что попало, я никогда раньше такого не видел: они вдвоем хватали все подряд, царапали пальцы о камень и щебень, заталкивая в карманы и за пазуху. Скотовод тоже попытался взять свою долю. Они его толкнули, тогда он разозлился и начал с силой продираться к тому месту, где они сгребали землю. Но те двое ударили его и отшвырнули назад. Он покатился, как пук сухой травы по ветру, и, остановившись, замер: они здорово, наверное, его шарахнули.
Некоторое время двое белых были счастливы, сидели спокойно, с карманами и пазухами, набитыми камнями и песком. Потом, несмотря на давившую их тяжесть «вознаграждения», поползли по щебню — наверное, хотели где-нибудь укрыться со своим сокровищем. Но жажда еще более тяжелое бремя, чем камни, и она накрепко пригвоздила их к склону холма. Рот у них давно уже почернел, губы растрескались и кровоточили. Они сделали еще одно-два движения и замерли, затем начали выгребать в земле ямки, чтобы схоронить там собранную дрянь. Вдруг между ними снова вспыхнула ненависть и недоверие, они оборотились друг к другу лицом и начали рычать, как динго, готовые броситься в драку и метя вцепиться в глотку друг другу.
Скотовод приподнял голову, но не двинулся, чтобы остановить их, лишь послышался его лающий смех: «Драться из-за денег… Все богатства мира, на них даже здесь не купишь покой…» Он перевернулся на спину, лягнул песок и, продолжая смеяться, дергал ногами.
Теперь они все лежат смирно; тень от дерева переместилась, никто из них этого не заметил. Теперь я могу спокойно уйти. За гребнем холмов есть глубокий родник, надежно запрятанный среди камней. Это священный родник народа Мертвой змеи; когда кто-нибудь из нас умирает, его дух уходит сюда и покоится на дне этого родника в ожидании, когда ему можно будет начать новую жизнь. Все в моем народе возрождаются, но уже не как люди, а как деревья, или птицы, или звезды. Если я смогу родиться динго, то ни один белый никогда меня не поймает.
Малу, должно быть, уже прошел священный родник. Я ему показывал это место, когда рассказывал о всех священных местах нашего племени, и он, когда придет время, будет рассказывать своему сыну, а его сын — своему. Так будет, пока темнокожие живут в этой стране. Но однажды, когда все мы станем животными и птицами, мы встретимся у этого родника, чтобы напиться. Здесь, среди каменной глуши, нас не найдет ни один белый.
Джейм Френсис Дауэр
ДИПЛОМ ДЖУНГЛЕЙ
Рассказ
Перевод с английского Геннадия Еремина
Художник А. Грашин
Свет луны упал на лысый череп Шрайбера, когда он, резко оттолкнувшись, толчком вырвал свое грузное тело из глубин длинного, грубо сколоченного кресла. Его взгляд, обращенный в сторону черно-голубого пятна ночных джунглей, замер, а уши, казалось, улавливали малейший шум, доносившийся со стороны бунгало. Аллея, в призрачном лунном свете похожая на известковую ленту дороги, тянулась до странно чужой массы деревьев. По всей ее длине, как бы протестуя против бесплодия, созданного человеком, высокомерно поднимались шероховатые стволы рирро. Джунгли не признают выкорчеванных пространств, они готовы в любую минуту вступить в борьбу за обладание ими.
— Что там? — спросил я вполголоса.
— А… ничего, — пробормотал натуралист, но не разжал рук, судорожно вцепившихся в прямоугольник, сделанный из ветвей железного дерева, на который была натянута даякская циновка. Казалось, он стремится проскользнуть сквозь сито ночного шума, чтобы понять и осмыслить то, что говорили ему чувства.