— Агрессор, — ворчал старец, воспрянув духом. — Охмурил всю рыбу окрест, террорист…
— Дед, — обратился к нему инспектор. — Веди себя прилично, не то оштрафую за сквернословие. Никакого браконьерства не происходит. Охотники давно уже используют всякие манки на дичь. А сам ты, небось, постоянно за собой мешок прикорма носишь, рыбку приваживаешь.
— А как же! — вскинулся дед. — Рыба, она пожрать любит…
— А у товарища изобретателя то же самое, но на более высоком уровне технической мысли. Ловит же он фактически на обычную уду. Так что продолжайте, товарищ археолог, я здесь посижу, полюбуюсь, как вы деду спесь сбиваете, такое не часто увидишь…
Мамонт в расстройстве плюнул.
Между тем в прибрежных водах вершились невиданные дела. Бороздя поверхность озера акульими плавниками, ворочались громадные щуки, отпихивали белыми от времени мордами шустрых щурят и карасиную мелочь. Чуть поодаль всплескивали тяжелыми хвостами и вскидывали тупые усатые хари цвета лежалого чугуна пришлые сомы. А затем из-за ракит донесся стук мотора, и показалась лодка, умело выкрашенная в защитный болотистый цвет.
— Гляди-ко! — оживился дед. — Пеньков пожаловал! Вот где браконьерище-то…
Вопреки всем законам механики лодка Пенькова при старающемся на полные обороты моторе двигалась кормой вперед. Ее хозяин беспомощно возился на сиденье, в беспамятстве пытаясь выгребать руками, но, завидев инспектора Дубняка, сник окончательно и даже как-то успокоился.
— Глуши мотор, Пеньков, — сказал Дубняк. — Не помощник он тебе.
— Это почему? — насторожился тот.
— Тебя к берегу сеть твоя браконьерская, полная рыбы ценных пород, притягивает. Нынче рыба со всего озера к этому берегу собралась, вот и твой хищнический улов сюда спешит…
Расталкивая неохотно сторонящихся сомов и суперщук, лодка с расхитителем народного добра двигалась к поджидавшему ее Дубняку.
— Нынче я тебя поймал, — промолвил инспектор, — спасибо, товарищи помогли.
— Студент, небось? — нехорошо оскалился Пеньков. — Земснаряд недоношенный… Ну, потолкую я с тобой как-нибудь!
— И вы мне сразу не понравились, — покачал головой Тимофеев. — Ну что ж, заходите, потолкуем, всегда рады…
Дед Мамонт с уважением поглядел на практиканта.
— Давай на берег, Пеньков, — пригласил Дубняк.
Браконьер усмехнулся.
— Нашел дурака, — сказал он. — Сейчас вот сеть отстригу, только ты меня и видел.
— Посмотрите! — вдруг закричал Тимофеев. — Вон там!
За самой лодкой Пенькова с утробным звуком вздулся гигантский водяной пузырь. Бесшумно, словно перископ подводной лодки, в пятне взбаламученного черного ила над озером вознеслась на морщинистой жирафьей шее лоснящаяся морда допотопного ящера. С хрустом раскрылась огромная, никак не меньше самой лодки, пасть, густо утыканная кинжальными клыками цвета слоновой кости.
— Спасите! — дурным голосом заорал Пеньков, мигом утратив прежнюю свою вальяжность, так затронувшую одинокое сердце Стихии Вяткиной, и выпал из лодки.
Бултыхая сапожищами, он вылетел на берег и проворно спрятался за Тимофеевым.
— Кто это? — восторженно спросил Тимофеев.
— Водяной наш озерный, — шепотом пояснил дед. — Давно не просыпался, — да, видно, ты его раздразнил…
— Несси, — как всегда коротко заметил Дубняк, на всякий случай отодвигая всех широкими ладонями подальше от воды. — За рыбой пришел.
— А на людей не перекинется? — опасливо осведомился Пеньков, которого при одной мысли о том, что еще недавно он бороздил озерную гладь на своей утлой лодчонке, прошиб холодный пот.
— Не должен бы, — произнес Дубняк, с сомнением покосился на лязгающего зубами браконьера и прибавил: — Так то ж на людей… Впрочем, кто его породу знает! Может, у него с голодухи нрав испортился.
— Да еще спросонья, — сочувственно заметил Тимофеев.
По возможности неторопливо, стараясь не уронить собственного достоинства, все двинулись прочь от страшного места. Не пройдя и десятка шагов, Тимофеев вдруг вспомнил, что на берегу остался его прибор вместе с бесценным вещмешком. Поколебавшись, он вернулся.
Ящер тупо мотал тяжелой башкой и плескал многометровым хвостом, с которого свисала темно-зеленая тина. Завидев Тимофеева, он замер и уставился на него тусклыми голодными глазами размером с суповую тарелку каждый.
— Но-но, — сказал ему Тимофеев. — Не вздумай!
— Ффф, — грустно сказал ящер и попятился.