В кельтских кружках писатель встречает «молодых людей, в высшей степени ясно осознавших проблемы страны». Это не бешеные «ультра» и не паникеры, ищущие убежище от невзгод нашего атомного века. Пытаться повернуть время вспять — значит пересесть с «коня гордости» на «осла скудоумия». Народное творчество — живительный первоисточник, питающий самоутверждение бретонца, национальное, человеческое. Наперекор всему, что угрожает существованию людей, их свободе, достоинству, их лесам, водам и нивам.
— Что-нибудь на память, мсье?
Это Жозефина. От книги, раскрытой рядом с моей пишущей машинкой, — дома, в Ленинграде — я возвращаюсь назад, в магазин сувениров.
Я купил значок. Странный, трехпалый… Из одного центра отбежали три ростка, закрутились спиралями в одну сторону. Глаза прикованы к их быстрому бегу. Знак не простой — «трискел», символ древних кельтов, триединство земли, воды и огня.
Мы еще увидим его.
До чего забавны путеводители своей наивной лестью! Жемчужиной Атлантики величают они Конкарно. Нет, скорее глыба гранита, обработанная резцом великана. Он выточил башенку с солнечными часами — бог весть, дождется ли она солнца, — вырезал улицы, вытесал крепостные стены, опоясавшие островной центр Канкарно — Замкнутый город.
Другого материала не было у короля Конкара, жившего в седьмом веке. Не нашлось и лучшей позиции для отражения набегов, чем островок в узкой бухте, — ладьи противника как на ладони. И заметить их можно издали — океан просматривается с укреплений широко, до горизонта.
С материка в Замкнутый город, как и полагается, ведет подъемный мостик. Туристы усердно снимают его, стараясь вобрать в кадр и черный зев крепостных ворот, и циферблат, тоскующий по солнцу, и суету чаек, гонимых к берегу предчувствием шторма. Меня же привлек железный якорь на набережной, едва ли не современник Конкара, помятый в некой жестокой передряге. На нем сидели, изредка переговариваясь, два моряка. Оба явные пенсионеры, но курточек с медными пуговицами не сняли. Кельтская речь урчала и скрежетала, будто двигали камни, и я не мог не подойти.
— Красивый у вас город, — начал я.
— Не ахти что.
— Погода вроде портится.
— Не ахти что.
Изрядно обескураженный, я все же делал усиленные попытки завязать беседу. Но ответ был неизменно тот же. И улов — не ахти что. И местные устрицы. Отделывались морские волки от докучливого приезжего совместно — откликались по очереди. Наконец один сжалился.
— У нас все ловится, если богу угодно. Подите к таможеннику, он вам покажет.
— В таможню? — удивился я.
— Да нет, зачем же… Дядюшка Дигу, его все знают. Музей у него…
— У вас в Париже ничего подобного нет, — внушительно произнес другой моряк.
Витрина музея бросилась мне в глаза прежде, чем вывеска дядюшки Дигу, — что-то жемчужно переливалось за стеклом. Рыбы в подводных недрах, водоросли, спущенные рыбацкие сети… Все сделано из сырья, поставляемого океаном, а умелец находчив, использует все, что можно взять из владений Нептуна.
— У меня ничего не пропадает, — сказал он мне, и морщинистое лицо осветилось улыбкой — хитрой и немного задорной. Он припас сюрприз для гостей издалека и не прячет радости. Да, музей, созданный простым, неученым человеком. Получив четыре франка, он без улыбки, многозначительно вручает билет, отпечатанный в типографии, — и мы, мол, не хуже других.
Несколько комнатушек, точнее, одна большая, размежеванная перегородками так, что посетитель движется по кругу. Или, легко вообразить, плывет в подводном царстве, встречаясь с разной живностью и со сказочными ее владыками. Свет неяркий, лампочки заслонены, зеленоватое сияние исходит от витрин, пахнет йодом и солью.
— Я не подкрашиваю, — спешит пояснить Дигу. — Все натуральное.
— Славный он парень, мой дядя Пьер. Я так его окрестил. Почему? Не знаю, просто так…
И тетушка Анна для мастера — как живая. Старая бретонка в очках, с кружевной наколкой. Огрубелые руки держат вязанье.
— А дольше всего я делал эту кошку. Привязался вот… Самому странно — кошка ведь не морское животное. Крутится около рыбы, это да.
Моделью послужила домашняя Мими, любимица жены. Дигу увеличил ее раз в пять, использовав тысячи ракушек — белых, желтых, черных.
Иногда он пробует свои силы в мозаике. Портовый город у густо-синего моря, белые небоскребы, пальмы, суда у причалов.