— По-моему, Барнабе мечтал вырваться из своего уголка. Тянуло куда-то… Девочки приносили ему книжки из школьной библиотеки, про путешественников, про изобретателей. Стыдился почему-то…
Между тем «симка» кружилась среди сосен и дюн, огибала скалистые бухточки, узкие, тесные, где море, попавшее в ловушку, бесновалось и пенилось. Потом она плавно покатилась вниз, и море возникло перед нами голубое, невозмутимое. Крепкие дома под тополем, под черепицей, манящая полоска песчаного пляжа. Скамейки и тенты, причалы для прогулочных катеров — свидетельство того, что тихий этот уголок основательно освоен отпускниками.
— Теперь тут все на городской лад, — сказал Лоран. — Приезжие задают тон, так что…
«Не будет мне фольклора», — мысленно закончил я. «Симка» едва не выдавила калитку. Человек, стоявший за нею, спокойно попыхивал трубкой. Он был высок, широк в плечах — папаша Мадек. Расцеловал Жосленов в обе щеки, протянул мне широкую, прокаленную жилистую руку. Такого же цвета, подгорелой хлебной корки, было его скуластое, в рытвинах морщин лицо.
— Гертруда! — крикнул он.
Потом Жослены попали в объятия мамаши Мадек. Молча она обводила нас глазами небесной голубизны, будто вопрошая — точно ли это мы?
Через низкий порожек мы шагнули в дом — прямо с сухой, песчаной дорожки сада. Легкая фабричная мебель, неброские коврики, салфетки, скатерки. Над камином распятие, а повыше — галльский петух, вышитый на полотне, красавец — грудь колесом. Бретонцы, галлы самых чистых кровей, первые претендуют на эту эмблему, не довольствуясь древним «трискелом».
— Здравствуй! — хрипло, гортанно произнес кто-то.
— Вот и Жако здоровается с вами, — выпевала Гертруда, усаживая нас. — У него хорошее настроение сегодня. Не правда ли, Жако?
Большой черный попугай в клетке у окна утвердительно крякнул.
— Ну, учительница наша! — глаза хозяйки, юные на моложавом пухлом лице, заливали лаской Жюли, а заодно и меня с Лораном.
— А где мои ученицы?
— Анна часто бывает. Им ведь недалеко… А ребят ты видела?
На минуту они появились в поле зрения — за окном, в саду, увлеченные игрой в мяч. Голенастая медно-рыжая девочка лет десяти и худенький мальчик лет пяти.
— Ирен! Совсем барышня!
— Ир-рен! — раздалось из клетки.
— Правильно, Жако, умник. Ребят отдают нам на все лето. Анна не очень здорова, бедняжка. Вообще им трудно, думают перебираться из Онфлера. Вы знаете Онфлер, мсье? — обернулась ко мне Гертруда.
— Прелестный город, — сказал я.
— О, вы не первый раз во Франции! Вы восхитительно говорите по-французски.
Хозяйка вся лучилась приветливостью, а Барнабе молчал, глядел на меня изучающе. Истинный бретонец, он не давал волю любопытству. Оно теплилось где-то под рыжеватыми, колючими усами.
Онфлер из тех городов, которые не забываются. Расположенный в соседней Нормандии, у того же слезливого, капризного Ла-Манша, он подставил ветрам узкие фасады сумрачных, гранитно-серых старинных зданий. Сомкнувшись стеной, они замыкают зеркально-спокойный квадрат бассейна, держат в каменной горсти яхты, ялики, катера, укрытые от ревущего моря. Поколения художников переносят на полотно эту обитель тишины, ее сонную набережную, белые мачты, усталых, загнанных шквалом чаек.
— Место симпатичное, — проговорил Барнабе. — Но вода плохая. Вы поняли, мсье Владимир? Рыбе нечем дышать. В целом-то море, а?
Зять работает на консервном заводе. Владелец сокращает производство, того гляди, уволит.
— Значит, — сказала Жюли, — Анна не уехала дальше Онфлера.
— Зато Мария уехала, — отозвалась Гертруда. — Перестань, Жако, что ты смеешься, как дурак!
Дети в саду заливисто хохотали, и Жако усердно подражал.
Мария в Испании. На стене, в рамке, — открытка большого формата, рекламно-яркая. Очень синее небо, сухой бугор на равнине, ноздреватый, вызолоченный солнцем. Не сразу различаешь полузанесенные песком постройки. Там, в южном старозаветном селении, очутилась Мария, полюбившая кудрявого Маноло. Юноша приехал во Францию учиться, вместе они окончили педагогическое училище. У себя на родине нежный Маноло стал жестоким деспотом. Мария вырвалась из домашней тюрьмы, живет одна в Севилье, преподает французский. Скучает по родной Бретани, но бросать работу по нынешним временам неосторожно.