Жизнь измеряется не годами, а делами. Афоризм известный, но в нем есть одна этакая тонкость. А кто, собственно, измеряет ее, жизнь-то? Ты сам или люди, с которыми жил? Такие житейские раздумья в конце концов сводятся к тому, что как ты, идя по лесной дороге, относишься ко всему живому, что окружает тебя, — так и с людьми живешь… А люди все подсчитают. Все! Подсчитают и уразумеют… Говорят: «Как аукнется, так и откликнется!»
До этого мне не приходилось оставлять след на этой тропе. Я не знал, когда и где ее окончание, но шел по ней туда, куда вел след моего волшебного колобка. И если бы он даже затерялся, я все равно вышел бы, ориентируясь на местные житейские приметы, к этой лесной речушке, с берегов которой начинается моя Родина.
Наконец тропа, поднявшись на залитую солнцем боринку, завилюжила по бору-брусничнику, с тем чтобы через полчаса спуститься в чернолесье. Внизу, в голубом кружеве незабудок, я увидел мочажину, из которой змейкой изливается узловая канавка, прорытая водой сквозь скопище хвороста. Ручей и ручей: то нырнет, скроется с глаз под корневище ольшаника, то снова выскочит и заюлит в траве, раздвигая берега и устремляясь в полуденную сторону.
Он был еще далеко, но он уже был, светился в разнотравье курпажинами живой воды, звал к себе. Я уже знал, что не ошибся в дороге. Я видел ручей, который несет струи свежей лесной водицы своей старшей сестре Мяколице, где ждет меня новая радость. До боли хотелось сбросить с плеч рюкзак, чтобы потом вернуться и забрать его, а сейчас бежать к ручью, опустить ладони в воду, но… Наверное, даже простое видимое счастье может быть полным, и от него не уйдешь.
Я видел жизнь леса, знал, что через некоторое время без особого труда доберусь по этому безымянному ручью до конечной остановки. И только тогда сниму ношу с плеч, спущусь к воде и скажу, не таясь: «Здравствуй, Мяколица! Твой сын пришел к тебе, чтобы снова пережить ту радость, что дарила ты ему в далеком беззаботном детстве».
Воду Мяколицы люди называли легкой. Она приносила бодрость и свежий запах черники. Ее, как настой, можно было согреть на костре и долго пить вместо чая. Запах черники приходил к Мяколице от таежных ручьев: Гузона, Тонковки, Толстовки, Кучумова, Лапотного, Ульянки… Они незаметно продирались по ельникам-зеленомошникам, по борам-черничникам. Ручьи были невзрачны, без какого-либо рыбьего населения. Они с трудом находили дорогу среди корней и замшелых валунов на дне лесных оврагов.
Вода Лапотного ручья, Гузона и соседних не похожа на ту воду, которая лениво выползает нерукотворным каналом с окраин моховых болот. Я всегда любил останавливаться при встрече с болотной водой, держать ее во рту и по ее запаху находить новые ягодные болота. Болотная вода мягкая на вкус, напоминает чистое, залитое солнцем сосновое болото, где по мшистым кочкам краснеет брусника, клюква, а под ногами мягко покачивается торф. Может, из-за торфа да теплого света на болоте вода его не приносит нам той бодрости и свежести, как вода ручьев с боров-черничников.
И теперь, идя вниз по течению ручья, я останавливался, не задумываясь черпал пригоршней воду, пил ее, лил на голову, плескал на лицо и шел дальше. Шел, но что-то после этого оставалось во мне, что-то незаметно снимало усталость.
Безымянный ручей, как это ему и положено, привел меня наконец к финишу, когда солнце перебиралось через край небесного меридиана. В лесу, на реке властвовал полуденный зной. Донимали оводы. Зато комары стали не так злы, не впивались с налета во что придется. Отдохнув и подкрепившись на крутояре Мяколицы, где гулял вей-ветерок, я, не теряя времени, направился вниз по течению. Хотелось поскорее увидеть те изменения в русле и на берегах реки, которые произошли почти за полвека, познакомиться с нынешними обитателями леса, рыбными запасами Мяколицы.
Полвека назад берега Мяколицы услеживал не столько по долгу службы, сколько по призванию лесник Николай Павлович Клочков. Как истинный рачительный хозяин вверенных ему угодий, он ревностно охранял их. Он никогда не позволял себе брать у природы лишнего и этому учил других. Симпатии лесника проявлялись ко всему живому. Одинаково стерег обитателей леса и Мяколицы. Особенно он уважал и берег смелого и вместе с тем осторожного красавца хариуса, эту поистине «живую молнию», в быстроте реакции с которой тягаться не берись никакая другая рыбешка в речке. Сам лесник никогда не ловил хариусов больше того, чем требовалось ему для трапезы, а уж удить их был мастер первой руки.