«Мы старались почти не двигаться, — пишет Делия, — а в самые жаркие часы спасались на мокрых брезентовых носилках, поставленных в палатке. Мы потеряли счет дням, и порой нам казалось, что мы переживаем уже шестую или седьмую засуху. Словами просто невозможно передать, как мы ненавидели жару, казавшуюся нам гигантской пиявкой, высасывающей наши жизненные силы. От того, что мы сильно похудели, кровь не грела нас, и ночью мы все время дрожали в ознобе. Но еще оставалась работа, которую мы пытались делать через не могу.
В самой Долине призраков мы встречали лишь редких птиц да мышей, число которых убывало день ото дня. Немногие оставшиеся антилопы, подобно истощавшим привидениям, бродили по иссушенному вельду, пытаясь копытами выкапывать корни растений. Но больше всего меня поражали жирафы, которые стояли, широко расставив ноги, на месте высохших озерец, словно готовые отдать жизни перед наступлением невидимого врага, но не отступить ни на шаг.
Голубой прайд также оказался жертвой засухи. Отощавшие львицы охотились, разбившись на пары в зарослях кустарника на холмах. Теперь они уходили на 40–50 километров от места своего обитания и, по нашим прикидкам, увеличили свою охотничью территорию до 1500 квадратных миль, то есть в 10–15 раз. И все-таки хищники в период засухи оказались в привилегированном положении. Изредка им удавалось поймать антилопу, но в основном они питались за счет дикобразов, кроликов, птиц и даже мышей. Они обходились без воды в течение девяти месяцев, прежде всего за счет жизненных соков своих жертв. Животы у них, казалось, присохли к хребтам, они все время облизывали губы, словно пытаясь этим смягчить жажду. Львицы больше не делились добычей со львами, и тем приходилось теперь самим заботиться о еде, что я лично считаю вполне справедливым. Знай они мои мысли, цари пустыни обвинили бы меня в женском шовинизме и наверняка попытались бы задать мне трепку, но боюсь, что даже это было им теперь не по силам.
Наблюдая за львами, ставшими кочевниками, мы неожиданно столкнулись с полной дезинтеграцией львиного мира. Чужие львицы нередко охотились вместе и так же вместе подкармливали малышей, не заботясь о том, к какому прайду он принадлежит. Казалось, непреложные законы, которые мы постигали целых пять лет, потеряли силу.
Приведу простой пример. В Долине призраков оставалась только Голубая, причем не день, не два, а месяцы подряд. Мне она напоминала хранительницу очага.
Загадка Голубой, как я считаю, раскрылась в одно прекрасное утро, когда мы обнаружили ее играющей с двумя довольно большими львятами. Без сомнения, кто-то из товарок принес их ночью. У меня появилась прямо-таки сакраментальная мысль: а что, если Голубой и вправду была поручена забота о потомстве прайда, и поэтому она оставалась на прежнем месте? День за днем мы наблюдали за львицей. Состояние ее было жалким, а вот львята выглядели лучше. Значит, кто-то подкармливал их? Увы, природа умеет хранить свои тайны».
По данным Оуензов, поскольку львы в заказнике были вынуждены покидать его границы, не менее трети помеченных ими было убито за его границами. Если подобная засуха повторится и львам не будет оказано никакой помощи, для Калахари это может оказаться роковым.
В середине октября 1980 года, совершая Контрольный полет, Марк Оуенз заметил на горизонте темную тучу. Вскоре к ней прибавилась вторая, третья… Это приближалось спасение. И, словно почувствовав его, по пыльному бушу, прямые как стрела, в сторону туч неслись колонны сернобыков, зебр, антилоп. Вскоре хлынул дождь. С воздуха Марку удалось наблюдать, как почти весь Голубой прайд собрался на своем старом месте. Рядом с Голубой жадно лакал из своей первой в жизни лужи львенок Бимбо. Неподалеку не могли оторваться от воды Сесси и другие.
«Вечером мы подъехали на машине к месту ночевки прайда, — пишет Делия. — Хотя Бимбо был уже 200-фунтовым львенком с зачатками гривы, он с детским любопытством первым примчался к нам и, привстав на ступеньку, бесцеремонно сунул голову в окно. Его нос и усы были в нескольких дюймах от моего лица, и я увидела, что в его глазах отражается бесконечная пустыня, его родной дом».
Юрий Линник
ПОЭМА ГИПОТЕЗ
Очерк
Художник И. Гансовская
Над Баренцевым морем уже несколько дней стоит сплошной туман. Однако отсутствие видимости не отражается на прилете птиц — они возвращаются к родным гнездовьям в положенный срок.
Представьте себе такую сцену: вынырнув из густого тумана, кайра оказывается точно у той скалы, где в прошлом году было устроено ее гнездо! Словно какая-то невидимая сила притянула ее к этому уступу.
Гнездо и зимовка могут быть разделены тысячами километров. Покидая родину, птица не оставляет возле гнезда передатчика, чьи сигналы могли бы помочь ей вернуться назад. Она не метит путь радиоактивными метками. У нее нет карт и лоций — при перелете она всецело полагается на себя, на свою птичью интуицию. Однако для успешного возвращения домой ей все же нужна информация из внешнего мира. Да, птица может лететь вслепую. Но ведь есть и другие источники информации: звуки, запахи. Только кажется невероятным, что кайра, появляющаяся из кромешного тумана прямо у своего гнездовья, руководствуется слухом и обонянием. Как же она пеленгует издалека эту неприступную скалу? Как после длительных кочевок находит обратный путь?
В середине прошлого века над этими вопросами задумался русский академик А. Ф. Миддендорф. Он перенес на карту известные к тому времени пути птичьих перелетов. Ученый подметил: если эти трассы продолжить до их пересечения, то они стянутся в узел на Таймырском полуострове.
А. Ф. Миддендорф ошибочно полагал, что на Таймыре находится магнитный полюс. Неверная предпосылка дала, однако, толчок к появлению плодотворной гипотезы. Не помогает ли магнитное поле Земли ориентироваться птицам? Тогда его силовые линии оказываются путеводными нитями. Непосредственно мы не ощущаем их закономерного узора. А птицы — по мысли Миддендорфа — ощущают. Но каким образом? Ученый дает предположительный ответ: в теле птицы циркулируют электромагнитные токи, взаимодействующие с аналогичными токами Земли. Птичьи караваны летят по компасу! И этот компас вмонтирован в наследственность каждой птицы.
Гипотеза А. Ф. Миддендорфа опережала свое время примерно на столетие. По сути дела это бионическая гипотеза — и русского ученого вполне можно считать провозвестником бионики. Своими современниками А. Ф. Миддендорф не был понят. Его гипотеза обрела новую жизнь в наши дни. Она широко дискутируется. Идея магнитной ориентации птиц имеет и ярых приверженцев, и ярых противников.
Какие факты свидетельствуют в пользу гипотезы Миддендорфа? Прежде всего способность птиц находить дорогу в сплошной облачности. Радарные наблюдения показали: перелетные стаи нередко летят или в зазоре между облачными слоями, или прямо в облаках. Птицы не видят ни наземных, ни небесных ориентиров. Как же они не сбиваются с дороги? Отсутствие видимости порой сочетается с сильным боковым ветром, и стаю тогда начинает сносить в сторону от пролетного направления. Однако птицы компенсируют этот снос! Будто летят вдоль гибкой незримой струны, и эту струну не может порвать даже шквальный ветер.
Проводилось немало опытов, где на птиц по-разному воздействовали магнитными полями: усиливали или ослабляли их, создавали конфликт между естественным и искусственным полем. Не менее популярны опыты с экранированием естественного поля: птиц помещали в железные клетки, подвешивали к их телу легкие магниты, перевозили в места с магнитными аномалиями. Все эти опыты и наблюдения дали противоречивые результаты. Однако некоторые из них свидетельствуют в пользу идеи А. Ф. Миддендорфа.