Еще одна современная краевая морена находится на льду у подножия массива. Но до нее сегодня, слава богу, руки не дошли. Итак, складывается общая картина ледниковых событий: четыре их этапа. Есть данные и об изменениях мощности ледников, окаймлявших горный массив. Неплохо для первого маршрута, хотя радоваться особенно нечему. Мало установить ход ледниковых колебаний, важно определить, когда, сколько тысяч или миллионов лет назад произошло то или иное событие, иначе ход ледниковой истории можно сжимать или растягивать как гармошку…
Медленно даются мне последние метры подъема. Впереди, высоко надо мной, из-за валунов показываются три точки — маленькие человечки. «Ребята вышли навстречу», — думаю я, и это прибавляет мне бодрости. Но, прокричав что-то нечленораздельное, человечки исчезают. И снова я ползу один по склону. Вот появляется грузная фигура Михалыча — он спускается мне навстречу. Никто из молодых, даже Гриша, мой дружок по работе в горах Шеклтона, а Михалыч, ветеран Антарктиды, идет на выручку. Я, конечно, отказываюсь от помощи, сам донесу свои образцы, одолею подъем. Но, честно говоря, приятна забота товарища. Здесь, в Антарктиде, каждый жест внимания, равно как и неприязни, чрезвычайно остро воспринимается.
Ребята у вездехода корят меня за опоздание, но дают чаю — Иван на газовой горелке вскипятил. А я вместо того, чтобы спокойно, по-человечески перекусить, бегу к ближайшему холму — образцы последние взять, мне нужно замкнуть маршрут. Да и озеро тут небольшое образовалось, как раз по контакту морен «кофе» и «какао»: пробы воды обещал я привезти в Москву, гидрохимикам.
Мой научный энтузиазм только усиливает всеобщее недовольство. Будкин ворчит что-то, он вообще к моей программе относится скептически. Ребята выговаривают Михалычу: переработали они в маршруте больше восьми часов, налицо нарушение трудового законодательства.
Михалыч только в усы ухмыляется, мне ободряюще подмигивает, его такими разговорами не заведешь. Мне же грустно становится. Смотрю я на ребят, и кто-кто, мой Гриша, который раньше за двоих работал и никогда не жаловался, теперь по мелочам права качает, из-за каких-то пары лишних часов кипятится. А ведь знает прекрасно, что не нормированный у нас здесь день, что действовать в полевом лагере приходится по обстановке и все здесь решает начальник.
Через час мы уже в лагере. Вот и позади первый маршрут. Будкин раздражение свое проявляет, укладываясь спать, — ему валуны хуже горькой редьки, прямо плешь проели. Боится, что ночью, как кошмар, будут сниться. Чтобы поднять себе настроение, он рассказывает нам анекдот про двух милиционеров, которые собрались на день рождения к третьему, советуются, что ему подарить:
— Давай подарим книгу, — говорит один.
— Нет, — говорит другой, — у него уже есть…
Крепко, видно, досадила ему наша милиция.
Второй маршрут Михалыч спланировал на вершину, в дальнюю от лагеря южную часть массива Мередит. Сначала я не собирался туда, думал начать изучение близлежащих морен, но в последний момент передумал: другого случая попасть на вершину на вездеходе не будет. А ведь вершина, высоко вознесенная над окружающими льдами, — особый мир. Ледники внизу у подножия скребут, обдирают склоны, засыпают их грудами обломков, но даже самые высокие ледяные валы, очевидно, не достигали вершины. Значит, сквозь весь ледниковый период, а в Антарктиде он длится многие миллионы лет, вершины таких гор сохраняли свое господствующее положение, оставались скалистыми островками в океане льда. Впрочем, не все исследователи с этим согласны. Один из австралийских геологов, работавший в этих местах, утверждал, что оледенение перекрывало даже вершины. Для того чтобы это случилось, нужно, чтобы уровень ледникового покрова в долинах был по крайней мере на 800-1000 метров выше современного. Или чтобы сами горы в прошлом были не столь высокими.