В этом я лишний раз убедился, когда покинул прохладное высокогорье и направился на восток, в болотистую, жаркую низменность, где расположен речной порт Паканбару. «Как приятно жить здесь и как несправедлива судьба к тем, кто там, внизу, задыхается во влажной, липкой духоте», — думал я, убаюканный бесконечными поворотами горного серпантина. И вдруг за окном возникли руины деревни. Нет, дома не развалились от старости, а были разметаны и раздавлены камнепадом, обрушившимся со склона вулкана Марапи.
— Много людей погибло, остальные ушли. Каменная река смыла их поля на террасах. Нечего есть, — заметил мой сосед так, словно рассказывал о чем-то обыденном.
Впрочем, и равнина преподнесла мне сюрприз. Сам Паканбару с его 170-тысячным населением был напоен отнюдь не ароматом цветов. Это вполне естественно, ибо он окружен мангровыми болотами и влажными джунглями. Зато совсем рядом, в Румбаи, можно было полюбоваться белоснежными виллами и аккуратно подстриженными газонами. Этот похожий на курорт комплекс принадлежит компании «П. Т. Калетко пасифик», детищу «Стандарт ойл оф Калифорния» и «Тексако».
— Сейчас здесь все приходит в запустение, — жаловался мне директор-распорядитель Фрэнк Робин, хотя, признаться, я не заметил этого. — Удивляться нечему, поскольку нас, американцев, осталось уже меньше ста. Правительство проводит программу «индонезации», и мы вынуждены готовить местные кадры, которые займут наши же должности. Еще несколько лет, и придется упаковывать чемоданы… — В этих словах чувствовалось явное сожаление.
Двигаясь вдоль горной цепи на северо-запад по узкой дороге, цепляющейся за искусственный карниз над головокружительной пропастью, попадаешь к одной из главных естественных достопримечательностей Суматры — озеру Тоба. Расположенное в кратере потухшего вулкана, из-за огромной глубины сверху оно кажется почти черным. Посреди озера возвышается остров Самосир, откуда, по преданию, вышли тобобатаки, одно из самых интересных суматранских племен. В течение столетий мусульманские раджи, правившие в северных и центральных районах Суматры, старались всеми способами, включая силу, обратить горных анимистов в свою веру, но безрезультатно. Зато это удалось сделать в середине прошлого века протестантскому миссионеру Людвигу Номменсену. Впрочем, мусульмане до сих пор относятся к батакам с предубеждением, поскольку те едят свинину и даже собачатину. Причина тут, как мне кажется, вовсе не в «дикости» тобабатаков, а в довольно суровых условиях жизни на Самосире, где скудные почвы и недостаток влаги лишили их возможности кормиться за счет одного лишь земледелия.
Кстати, в Аче, самой северной провинции Суматры, чье население считается самыми ревностными мусульманами, я столкнулся с любопытной деталью. Здешние воины прославились тем, что с 1873 по 1904 год упорно сопротивлялись голландцам и вплоть до начала второй мировой войны не раз поднимали восстания. Погибшие голландские солдаты похоронены на специальном кладбище в Банда-Аче, главном городе провинции. Можно было бы ожидать, что оно давно предано забвению. Однако оказалось, что там поддерживается образцовый порядок. Смотритель-индонезиец так пояснил мне этот парадокс:
— Да, мы ненавидели голландцев. Они хотели поработить нас. После того как наш народ добился независимости, мы не питаем зла к ним.
Вообще же западных туристов, едущих в Аче, специально предупреждают, чтобы они не нарушали местных обычаев. Мне, например, приходилось слышать, что в приезжих женщин, позволявших себе разгуливать по улицам в шортах, бросали камни. Конечно, это исключения. Вообще ачехцы очень дружелюбные, приветливые и культурные люди. Причем арабское влияние заметно не только в их укладе и культуре, но даже и во внешности: в уличной толпе видишь немало лиц с миндалевидным разрезом глаз и орлиными носами. Я даже подумал, что внешний вид города — чистые, широкие улицы, добротные дома, красиво отделанные мечети, наконец, хорошо одетые люди — тоже в известной мере обусловлен прошлой историей этого оплота мусульманства в Индонезии. Не знаю, может быть, это и так, но один мой собеседник дал другое объяснение:
— Просто Аче — одна из самых богатых провинций Индонезии. У нас есть все: золото, медь, молибден, кварц, природный газ. Но увы, деньги почти целиком уплывают в Джакарту, нам остается лишь видимость процветания. Вы сами убедились, в каком ужасном состоянии находятся дороги. Мы почти лишены связи с другими районами не только Индонезии, но и остальной Суматры. Единственная железная дорога в Медан давно перестала действовать, но власти до сих пор не удосужились отремонтировать ее.