— Омега, — бормотал нередко Суинертон, — послушай меня! Ответь мне! Как ты спасся от ртутного потопа?
Фон Целль и Суинертон сделали еще одну последнюю попытку. Они попробовали зажарить меркурианское мясо, но металлы и тут не осели.
— Все еще яд! — простонал фон Целль. — Ладно, теперь я согласен, что ничем нельзя сделать это мясо съедобным!
— А вы пробовали осаждать металлы электролитическим методом? — спросил кто-то.
Фон Целль выпрямился и, пораженный, замер.
— Вот оно! — чуть не закричал он. — Металлы легко перейдут в ионную форму и уйдут из раствора. Тарнэй, вы спасли нас!
— Не приписывайте мне слишком много, — отказывался Тарнэй. — Это Карсен сказал.
— Нет, не я, — ответил Карсен. — Это вы, Парлетти, не правда ли?
Вскоре все с подозрением смотрели друг на друга. Кто сказал это?
— Омега, — спокойно заявил Суинертон, — То есть, он сказал это телепатически.
Биолог оглядел нас с торжеством. Мы все слышали это, хотя каждый воспринял по-своему. Я перевел вольно. Это было больше похоже на тонкое впечатление, вкравшееся в наши мысли, словно звук на границе слышимости. Тарнэй жаловался потом, что слышал еще и слова: «Какие дураки».
Во всяком случае, это было решение. По торопливому приказанию фон Целля я соединил все батареи вместе. Он погрузил кусок меркурианского мяса в солевой раствор, как в электролит, и начал пропускать ток.
Через час на дне сосуда осела металлическая грязь. Фон Целль нашел мясо свободным от тяжелых металлов! Он сам ел его первым, послужив нам морской свинкой. Кто-то должен был сделать это, и он настоял на своем, так как доверял процессу очистки.
— По вкусу похоже на хорошую говядину, — сообщил он.
Через три часа с ним ничего не случилось, и мы вздохнули свободно. Итак, проблема пищи была решена. Отряды охотников приносили дичь ежедневно. Мои селенобатареи постоянно стояли у осадительного чана, давая ток и очищая мясо от тяжелых ядовитых металлов.
Но фон Целль солгал нам. Мясо было все-таки жесткое, с привкусом ворвани, но мы благодарны и за это. Оно удовлетворяет наши желудки, если не языки. Мы разнообразим свой стол меркурианской зеленью и кореньями, также обработанными электричеством.
День двести сорок шестой.
Теперь мы уверены, что будем жить: под рукой у нас есть три основы жизни — пища, воздух и вода. Первая наша трапеза из очищенного меркурианского мяса стала радостным событием. Все чокнулись за здоровье Омеги стаканами воды. Никому не хотелось портить удовольствия и вспоминать о дюзах.
Этот меч, однако, все еще висит у нас над головами. Проблема дюз высится перед нами, как гора, хотя мы и преодолели такие холмы, как пища, вода и воздух.
Но возвращаюсь к Омеге…
Суинертон, конечно, был чрезвычайно взволнован тем, что его питомец нарушил наконец свое долгое молчание. Он также и сердился на него.
— Омега, — спросил он, — почему вы молчали так долго?
— Я думал. — Было отвечено таким тоном, который можно назвать флегматичным.
Разговор, который я описываю, дается по соглашению между нами. Все мы «слышали» слегка различные версии поразительной телепатической речи Омеги.
— О чем? — продолжал Суинертон.
— Вы не поймете.
— Разве вы не знали все время о нашем неприятном положении? Почему вы не подсказали нам раньше?
— Какая разница, решили бы вы свою проблему, или нет? — спокойно спросил Омега. — Я сказал только потому, что вы по своей крайней глупости не видели ответа.
Омега был грубияном, если еще не чем-либо иным. Суинертон покраснел за всех нас и переменил тему.
— Как вы спаслись от ртутного потопа? — спросил он.
— Создал вокруг себя экран из энергии. Я едва успел, потому что меня сорвало с корня. Окруженный защитным экраном, я плавал на поверхности.
Суинертон спросил еще об этом экране, но ответ был непонятен. Тарнэй прошептал что-то об «управляемой вибрационной оболочке» и замолчал.
— Мы должны были спустить это ртутное озеро, чтобы спастись самим, — сказал Суинертон в виде извинения: — Вернее, нам казалось, что это так. Нам жаль, что вас сорвало с корней.
— Это не имеет значения, — равнодушно возразил Омега.
— А другие тоже спаслись?
— Нет.
Суинертон ошеломленно покачал головой и вернулся на более твердую почву.
— Давно ли вы живете?
— Миллион того, что вы называете годами.
— Я хочу сказать лично о вас как о личности, а не о вашей расе.
— Я и говорю о себе лично. Я пробыл один в этой пещере десять тысяч лет.
— Невероятно, — неуверенно прошептал Суинертон. — Как вы питались? Ведь там нет достаточной поверхности почвы, чтобы прокормить вас все это время.
— Я не растение и не питаюсь химическими веществами. Я извлекаю чистую энергию из материи. Кубического фута любого вещества мне хватит на тысячу лет. Того, что вы положили в воду, мне не нужно. Нужна одна только вода. А если ее нет, то воздух, пары или просто космические лучи.
— Сколько вас осталось? Вы это знаете?
— Да. Я нахожусь в телепатической связи со всеми моими соплеменниками. Нас осталось 129. Нет, 128, - поправился он. — В тысяче миль отсюда одного только что раздавило упавшим камнем.
Суинертон задавал еще вопросы, но Омега молчал. Он заговорил снова только через три дня. Омега так и вел себя все время, разговаривая с нами по нескольку минут, а потом скрывал свои мысли, молчал, словно нас и на свете не было.
Это, вероятно, покажется вам коллективной галлюцинацией. Может быть, это и так. У нас нет доказательств. Фон Целль и сам мог придумать электролитическое осаждение.
День двести сорок седьмой.
О жизненных потребностях мы уже позаботились и теперь сосредоточились на проблеме дюз.
Из наших шестидесяти четырех ракетных двигателей девять отскочили при предыдущем отлете. Запасных у нас двенадцать. Мы не подумали, будучи на Земле, что их может понадобиться и больше. Оставшихся трех запасных недостаточно, говорит Тарнэй. Если мы отлетим, могут отскочить десять или двадцать других.
Влияние ртутных паров сильно размягчило дюзы. Ртуть может амальгамироваться со всеми металлами, давая в результате непрочный сплав. Первые же взрывы ракет выжгли эту амальгаму, оставив сильно изрытую поверхность. Наша единственная надежда — снова покрыть ослабленные стенки твердым металлом, а для этого годится только платино-иридиевый сплав.
Металл у нас есть. Парлетти нашел почти химически чистые самородки платины и иридия. Они лежат на невыветривающемся Меркурии, как желуди. Гораздо труднее найти нужную нам глину. Мы можем расплавить эти самые тугоплавкие металлы с температурой плавления в 1770 и 2450 градусов по Цельсию. Тарнэй, Маркере и я придумали для этой цели дуговую печь. Но мы не можем расплавить сразу достаточное количество металла. Наша дуговая печь плавит всего по нескольку граммов. Нам как-то нужно расплавить и сохранить в таком виде несколько фунтов металла в глиняном сосуде. Дюзы нужно опускать туда, одну за другой, на всю их длину, чтобы они покрылись нацело новым слоем платино-иридиевого сплава. Чтобы сделать дуговую печь таких размеров и емкости, нам понадобится вдесятеро больше оборудования, чем у нас есть.
Мы пришли к этому неизбежному выводу шесть недель назад.
Обескуражила нас и другая неприятность. Карсен заболел три дня назад, и Парлетти нашел у него мышьяковое отравление! Даже электролитическим способом нельзя удалить все металлы из нашей меркурианской пищи. Следы мышьяка остаются; хуже, что остаются и небольшие количества свинца. Свинец — кумулятивный яд. Он накапливается в организме, пока не приведет к смерти.
Парлетти говорит, что два-три месяца меркурианской пищи убьют нас, отравив свинцом и мышьяком. Карсена пришлось кормить до выздоровления нашей драгоценной земной пищей.