— Ты, кажется, по делу? Надеюсь, мы не начнем с традиционного «А помнишь?».
Никак не могу восстановить в памяти ответ Назарова. Он сумел не заметить моего тона, продолжал говорить обтекаемо и внимательно рассматривал мой кабинет. Подумалось: смотрит оком наметанным, не упускающим никаких уличающих деталей. Назаров не подал никакого повода к тому, чтобы я слишком неучтиво с ним обходился, однако на языке было другое:
— Итак, ты хотел что-то выяснить?
— Послушай, Вячеслав, твоя настороженность вызвана тем, что я тогда вынужден был, понимаешь, должен был участвовать в следствии по делу Петропавловского и Нины Константиновны? Ты все еще не можешь понять…
— Прости, я перебью тебя, скажи, пожалуйста, желание поговорить об этом и привело тебя в институт?
Назаров оставил вопрос без ответа, затем встал. Как-то рывком подошел к окну и снова заговорил:
— Не думал, что мне будет так тяжело… С тобой тяжело разговаривать.
Грешный человек, я обрадовался этой неожиданной его слабости.
— Тебя прислали сюда как лицо официальное? Опять о гибели Антона?
— Нет. Ты ведь знаешь, дело за отсутствием состава преступления прекращено. — Назаров быстро, легко, совсем по-молодому отошел от окна, приблизился к пульту и спросил:
— Это Он и есть?
— Нет, это не Он. Это выносной пульт. Сам конденсатор биополя теперь внизу. В бетонном подземелье.
— Почему его пришлось отправить вниз?
— Стала непроизвольно расти напряженность. Угрожающе, помимо нашей воли, и мы сочли за благо упрятать его поглубже, метров на пятнадцать. — Я начал подробно объяснять Назарову, как «переселяли» Биоконденсатор в специальный бункер, и злился на себя все больше и больше. Я никак не мог найти приличный случаю тон и тему. Проще всего было говорить о технике, и я пошел по линии наименьшего сопротивления.
— Это пульт наблюдения. Сюда выведены приборы, датчики которых расположены там, глубоко…
Назаров прервал меня.
— В марте наблюдалась очередная интеграция. После этого не было неконтролируемого увеличения активности биополя?
Вопрос меня удивил. Он, видимо, знал об институтских делах больше, чем я предполагал. Внезапной мыслью было: «Врет, значит, послали его официально». Возможно спокойнее я спросил:
— Откуда тебе это известно?
— Я ознакомился с материалами института. — Ответ был весьма уклончив, но я не настаивал на более полном. — Ты не боишься, Вячеслав, спонтанного эффекта?
— Созданное нами биополе, микробиополе, как мы говорим, пока вне нашего контроля.
— Меня заинтересовало: сколь серьезны могут быть последствия спонтанного эффекта, возникающего время от времени в переменных полях?
— Извини, мне не известно, в какой мере ты допущен к проблеме, и потому… В общем, позволь мне не отвечать на этот вопрос, раз ты не являешься в данный момент лицом официальным.
Он прекратил атаку и снова заговорил о ненужных мелочах. Or мелочей перешел к более важному, стал расспрашивать о тех днях, когда Юрий Александрович только принялся за экспериментальную проверку гипотезы и вы, Нина Константиновна, пришли к нему в лабораторию. Какой-то непрошеный холодок подобрался к сердцу. Я совсем замкнулся, вспомнив о мрачных временах, когда вы и Юрий Александрович должны были отвечать на вопросы, на которые отвечать отвратительно. Назаров опять не выдержал:
— Как тяжело, Вячеслав, когда ты так насторожен, недоверчив. Ершишься все — и вот… Не получается у нас дружеский разговор. А ведь мы с тобой…
Тут я потерял выдержку:
— Мы с тобой очень разные люди, а юношеские годы… Знаешь, чувствами тех лет не стоит спекулировать!
Сейчас, Нина Константиновна, я еще раз вспоминаю тот вечер, прибой, Хосту, Колесникова. Ваш разговор со мной о тяжком времени и временных в нем людях. Вспомнил я ваши хорошие, очень человечные слова. И в тот момент, когда сидел с глазу на глаз с Назаровым, когда боролись во мне противоречивые чувства, хотелось бы обладать вашим умением быть терпимее к людям, которых порой и переносить-то трудно.
А Назаров все же продолжал о Петропавловском. Исподволь, не нажимая:
— О физической природе информационных потоков биополя вы, ученые, и сейчас знаете не так-то много. Правильно?
Я согласился.
— А во времена Петропавловского не знали почти ничего. Но из его заметок, датированных 1941 годом, видно, как исчезла неуверенность первых попыток, как была создана модель, а затем и основная схема конденсатора биополя. Так?