Начало пути промелькнуло быстро и незаметно. Обаяние тайны, интерес новизны и романтика полета оттеснили время. Уверенная и регулярная связь с Фемой создавала впечатление ее обманчивой близости. Потом, с удалением звездолета, связь стала ухудшаться. Фема щедро бросала в таос вал стремительной энергии, а долетали жалкие брызги, и долгожданные сеансы связи превратились в сочетание расплывчатых картин с бессмысленными обрывками фраз звукового сопровождения. Но если «Элон» еще кое-как видел и слышал планету, то она уже потеряла звездолет. И все же каждый сеанс, несмотря на все недостатки, ждали как праздник, потом без конца просматривали и прослушивали неразборчивую запись. Спорили и горячились, пытаясь по скупым обрывкам восстановить полную картину. И все же это было живое дыхание родного мира, а без него стало совсем тоскливо. Вплотную подступила и дохнула в лицо мертвенным холодом равнодушная безжизненность таоса. От всего красочного разнообразия мира осталась лишь черная бездна да «Элон», сиротливо затерянный в нем. Тяжко в таосе без связи, но жизнь на «Элоне» шла своим чередом.
Гел оторвался от экрана и, помассировав пальцами усталые веки, вышел из информария. Спирали переходов и кольца бесшумно размыкающихся диафрагм привели его к бассейну.
На мягком пластмассовом берегу он увидел весь экипаж, кроме дежурных. Ган затеял борьбу с медиком. Юный люм-инженер Эмо азартно подбадривал борцов, суетясь вокруг, а остальные наблюдали без особого интереса: возня давно утратила прелесть новизны.
Пэй, энергичный крепыш, от обороны перешел к наступлению и кружил вокруг противника, как овод. Мускулистый, рослый Ган снисходительно и небрежно отбивал яростные атаки. Но Пэй, выбрав момент, нырнул под его вытянутую руку и, поймав его в замок жилистых, коротких рук, рывком вскинул на плечо. В этот момент он увидел Гела, и на его потемневшем от натуги лице мелькнула лукавая усмешка. Отпустив Гана, он что-то шепнул ему. Ган отстранился, давая дорогу командиру, и в тот же миг оба кинулись на него.
Несколько секунд ничего нельзя было разобрать, кроме беспорядочного сплетения рук и ног. Потом произошло нечто вроде взрыва, и нападающие отлетели, а Гел торжествующе подбоченился.
— Эх вы! Мелкота…
— Аой Гел! Аой победитель! — захлопали в ладоши неразлучные Зея и Гея.
Айма снисходительно улыбнулась, но в глубине ее глаз сверкнули горделивые огоньки.
— Аой Гану! И позор мелкоте! — весело откликнулся Гел. — Молодец, Ган! Здорово ты вывернулся…
Ган холодно ответил.
— Такая борьба не в счет. Мы только мешали друг другу. Давай поборемся всерьез, ном. Один на один.
— С удовольствием.
— Э, погодите! Что значит борьба всерьез? — вмешался Пэй. Его глаза смотрели испытующе и настороженно, от недавней шутливости не осталось и следа.
— Только то, что любые приемы дозволены, — ответил Ган Бор.
— Ну нет! Это ты брось, не забывай, где находишься…
— Ну-ну, Пэй! — нетерпеливо перебил Гел. — Хватит тебе, ничего с нами не случится. Разомнемся, и только. Минутку, Ган, сейчас разденусь…
Между ними осталось шага три, когда Ган неуловимым падающим броском кинулся навстречу и схватил Гела за левую руку. От неожиданности тот растерялся. Ган резко рванул на себя и круто повернулся, одновременно присев и выставив вперед правое плечо. Ноги Гела отделились от пола, но он успел упереться свободной рукой в шею противника и тем предотвратил бросок через плечо. В следующий же миг правая рука Гела скользнула под мышку Гана и согнулась крючком. Рывок — и тяжелое тело астролетчика взвилось в воздух. Стремительный поворот, толчок плечом — и Ган под общий смех шлепнулся в бассейн, а Гел остался на месте, недоуменно разглядывая неестественно повернутую кисть левой руки.
— Ну-ка покажи! — подскочил Пэй. — Так и есть — вывих. Доигрались! Пошли со мной. А с тобой разговор впереди, — гневно сверкнул он глазами на астролетчика. — Робот свихнувшийся!
От порывов искусственного ветерка гнулись стебли цветов, колыхались ветви и шумела листва карликовых деревьев. Замаскированные светильники создавали иллюзию теплого света Алого солнца, а высокий сферический потолок с плавно бегущими облаками в прозрачной голубизне превосходно имитировал небо. Искусная роспись стен, гармонически сливаясь с пейзажем миниатюрного парка, раздвигала его границы изображением обширных, чуть затуманенных далей. Извилистый бойкий ручеек, шумя водопадами, оживлял этот любовно воссозданный уголок Фемы, унесенный «Элоном» в таос.
Эмо полной грудью вдохнул ароматный воздух и опустился на упругий ковер сине-голубой травы. Зор немного выждал и скользнул следом.
— Отдыхаешь, — сказал он, усаживаясь рядом.
— Да, здесь так хорошо.
— Почти как дома, — кивнул Зор.
— Особенно, если, ни о чем не думая, лежать на спине и следить за облаками.
— Это на любителя, — усмехнулся Зор. — Облака хоть и хорошие, но подделка.
— Мне нравятся и такие. Настоящие мы увидим не скоро, если вообще увидим.
— К этому пора бы уже и привыкнуть.
— Знаю… — вздохнул Эмо. — Да никак не выходит. Видно, не ко всему можно привыкнуть, сколько ни старайся.
— Эге! Да ты, я вижу, тоскуешь.
— Бывает иногда.
— Страшно?
— Я не о том. На душе пусто, и кругом пусто. Жизнь — это смена впечатлений. А здесь что? Только тьма и пустота без конца и края. Можно лететь десять, тысячу жизней и никуда никогда не прилететь. Таос и таос… Каждый день одни и те же лица, те же заботы, разговоры и шутки. Не знаю, к чему я это говорю, тебе не понять.
— Напрасно ты думаешь. Со мной это иначе, но тоже… — Зор не договорил, махнув рукой. Эмо приподнялся на локте.
— Правда, ты не обманываешь?
— А зачем?
— Да, на самом деле. Зачем тебе обманывать? Ты знаешь, я никому ничего не говорил, а тут прорвалось…
— Что же привело тебя сюда?
Эмо сорвал травинку и, покусывая, долго молчал.
— Видишь ли… — задумчиво начал он. — Я всегда искал чего-то нового, неизведанного. Искал полной независимости и острых, сильных впечатлений, чтобы не просто существовать, как все. Чтобы от жизни дух захватывало. Чтобы жизнь летела, как… как световой луч. Понимаешь?
Зор покачал лобастой головой и недоуменно пробормотал:
— Независимость, острые впечатления?… В межзвездном полете?… Да ты спятил! Тут железная дисциплина и рутина, а если что-то и случится, то всего один раз и так, что охнуть не успеешь. Никаких тебе впечатлений, миг — и конец всему.
— Знаю, но тогда мне иначе казалось. Полет, новые миры. Все восхищались, завидовали, чествовали. Потом я увидел и понял, что это на самом деле, да поздно. Вот я и прихожу сюда, лежу без дум, без мыслей, смотрю на облака, и мне как будто легче. А если случается задремать, то и совсем хорошо. Тут я обязательно вижу во сне Фему и своих…
— А я совсем одинок, — перебил Зор.
— А друзья? — вскинул голову Эмо.
— Какие друзья на Феме у звездолетчика? — махнул рукой Зор. — Так, знакомые. Все мое здесь. — Он очертил пальцем круг на траве.
— Я знаю, ты близок с Гелом, но тогда непонятно…
— А, пустое! — перебил Зор и заговорил быстро и бессвязно, не глядя на Эмо. — Мы были первыми… В таос на три светоцикла. Это же беспримерно! Вернулись героями. Я, Зор Темен, который боится холодной воды, и герой? Смешно?! Ничего смешного, просто научился сдерживаться, когда тошнит от страха. И все, наверное, так? Ну, Гел, тот нет, другое дело. И вот герой вернулся на Фему, а что ему Фема? Да простит меня Алое, сколько там шуму, суетни и бестолковщины. А надо делать вид, будто ты рад безумно, и тысячу раз пересказывать одно и то же. Нет, на «Элоне» по крайней мере тихо. Здесь воля Гела и моя, а мы были одна воля… — Он замолчал.
— Почему «были»? — тихо осведомился Эмо.
— Потому что были! Зачем, для чего мы летим? Чтобы на новом месте устраивать все для других. Чтобы им было где горланить и суетиться. Да! А жить когда? Мне жить, мне! Скоро старость, а что я видел? Орбитолеты, тантолеты, астероидолеты, наконец, «Элон» на три цикла и снова «Элон» до конца дней. Сунул голову в дыру, а во имя чего? Как будто на мой век не хватит воздуха?…