— Сюда! — сказал я. — Здесь какая-то падаль. А! Вот и она! И в самом деле, останки огромного цератопса лежали в небольшой ложбинке на опушке рощицы. Наверное, живой он весил от шести до восьми тонн. Трехрогая разновидность — может быть, предпоследний вид трицератопса. Трудно было это определить, так как большая часть шкуры с верхней части трупа была содрана, а вокруг валялось множество обглоданных костей.
— О, черт! — вырвалось у Холтзингера. — Почему я не добрался до него, пока он еще не подох! Дьявольски красивая была бы голова!
Вы заметили: общение с нами, грубыми охотниками, испортило словарь маленького Огэста.
— Дела идут на лад, ребята! — весело сказал я. — Тут был теропод. Лакомился этой падалью. Он должен быть где-то поблизости.
— Откуда вам это известно? — возразил Джеймс. Пот капал с его красного круглого лица. Он пытался (хотя это ему и плохо удавалось) говорить приглушенным голосом: мысль о тероподе, находящемся где-то рядом, действует отрезвляюще даже на самых легкомысленных.
Я снова потянул носом воздух. Мне казалось, что я чую характерный отвратительный запах теропода. Но я не мог быть уверен — мне сильно мешало зловоние, издаваемое трупом.
Я сказал Джеймсу:
— Даже самый крупный теропод крайне редко нападает на взрослого цератопса. Рога цератопса чересчур велики для него. Но цератопс мертвый или умирающий — их любимейшее блюдо. Они неделями будут кружить вокруг трупа, насыщаясь, а затем по целым дням отсыпаясь после своих трапез. Обычно они ищут укрытия от дневной жары, так как подолгу не выдерживают прямых солнечных лучей. Их можно обнаружить лежащими в рощицах вроде этой или в ложбинках — повсюду, где есть тень.
— Что же будем делать? — спросил Холтзингер.
— Сначала прочешем эту рощицу. Двумя парами, как обычно. В любом деле прежде всего хладнокровие и выдержка.
Я бросил взгляд на Кэртни Джеймса, но он невозмутимо посмотрел на меня и занялся проверкой ружья.
— Нести мне его по-прежнему, переломив? — спросил он.
— Нет, закройте, но держите на предохранителе, — ответил я, Нести двустволку закрытой рискованно, особенно в чаще, но, когда где-то рядом теропод, еще больший риск — нести ружье переломленным: случайно попавшая туда ветка может помешать своевременно закрыть его.
— Будем держаться поближе, чтобы не терять друг друга из виду, — продолжал я.
Мы пробирались некоторое время сквозь чащобу, ничего не видя. Наконец заросли несколько расступились, и мы снова могли хоть что-то разглядеть.
Косые лучи солнца проникали сквозь чащу. Я ничего не слышал, кроме жужжания насекомых, шороха разбегающихся ящериц да пронзительных криков зубастых птиц на верхушках деревьев. Мне казалось, что я определенно чую запах теропода, но это могло быть игрой воображения.
— Вперед! — шепнул я Холтзингеру. Было слышно, как Джеймс и Раджа продвигались справа от нас.
— Чуть ближе! — окликнул я их, и вскоре они появились, приближаясь к нам под углом.
Мы спустились в овраг, заросший папоротниками, выбрались из него и увидели большую группу карликовых пальм, преградившую нам дорогу.
— Вы обходите рощу той стороной, а мы этой, — сказал я, и мы двинулись вперед, останавливаясь, чтобы прислушаться к звукам и втянуть в себя запахи. Наше расположение было в точности таким же, как в первый день, когда Джеймс убил «крепкоголового» динозавра.
Наверное, мы прошли две трети пути по полуовалу вокруг пальм, когда впереди, слева от нас, мне послышался шум. Холтзингер тоже услышал его и сдвинул предохранитель. Я, держа на предохранителе большой палец, отступил в сторону для лучшего обзора.
Треск усиливался. Я поднял ружье и прицелился в то место, где, по моему предположению, должно было находиться сердце крупного теропода, если тот паче чаяния появится перед нами из зарослей на ожидаемой дистанции. Листва раздвинулась — и «крепкоголовый» динозавр ростом около шести футов возник перед нами, торжественно шествуя слева направо и покачивая головой при каждом шаге, точно гигантский голубь.
Я еле удерживался от смеха.
— Ого!.. — вырвалось у Холтзингера.
— Тише!.. — прошептал я. — Теропод может еще… Но тут прогремело распроклятое ружье Джеймса: бах! бах! Крепкоголовый динозавр полетел вверх тормашками.
— Попа-л! — завопил Джеймс. Слышно было, как он бежал к поверженному зверю.
— Боже мой! Опять он за свое! — простонал я. Внезапно послышался громкий свистящий звук и дикий вопль Джеймса. Что-то огромное вздыбилось и выплыло из кустарника… Я узнал голову крупнейшего из плотоядных того времени — самого тираннозавра-трионикса.