— Что тебя еще интересует? Генотека?
— Да, разумеется, — оживился Майкл. — С программированием на «Фениксе» я уже освоился.
— Полный набор перфокарт и все методики по реконструкции животных, разработанные в Центре, ты получишь с его помощью, — кивнул он на Ивана. — А пока я вас оставлю. Увидимся позднее.
— Пойдем, Майкл, — ободряюще сказал Иван слегка обескураженному гостю. — «Феникс» — детище Алексея, и он органически не переносит отсутствия интереса к этому удивительному созданию. Ну и еще… у него личные неприятности. Его оставила жена, забрав сына, после того как Алексей снял с него генокарту.
— Он, что же, собирается использовать эту генокарту для экспериментов? — изумился Майкл.
— Какие-то соображения у него, видимо, были, но он ими ни с кем не поделился, — уклонился Иван от ответа и, обрывая расспросы, вывел гостя из зала, где медленно померкли огни.
3
— Майкл, полагаю, что за эти недели ты понабрался информации настолько… — Алексей помедлил, внимательно глядя на него, — что сумеешь мне помочь. От этого эксперимента я жду многого, и мне необходим беспристрастный свидетель и помощник.
— К твоим услугам, — отрывисто бросил Майкл, усаживаясь за дублирующий пульт.
— Хорошо. Подготовь камеру, пока я буду готовить программу.
— Что имеется в виду, Алексей?
— Немного потерпи, все увидишь своими глазами, — неопределенно улыбнулся Алексей. — Теперь в пределах отпущенного машинного времени у нас развязаны руки. — Потом сквозь зубы добавил: — Но некоторые предосторожности придется принять.
Он заблокировал контрольный экран и включил сигналы предупреждения. Сомкнулись бронированные панели входа, и снаружи вспыхнула мерцающая надпись: «Внимание! Идет опасный эксперимент!» Затем, поколебавшись, нажал клавишу видеофона и, когда на экране появилось сухое морщинистое лицо Председателя Совета Центра, вопросительно поднявшего глаза, негромко сказал:
— Дуглас, я начинаю эксперимент «Титания».
— Желаю удачи, Алексей! Немедленно информируй о результатах.
На главном экране появилась обширная камера, равная по размеру небольшому лужку, из которой, клокоча у выпускных отверстий, стремительно уходила вода.
— Подготовь к вводу программу микроклимата и потом постепенно понижай температуру, влажность и давление по заданному градиенту до условий солнечного летнего полдня нашей средней полосы, — проговорил Алексей, пододвигая Майклу стопку перфокарт.
Камера опустела. На ее стены и пол обрушилась кипящая стена воды, насыщенная обеззараживающими реагентами, потом ударила струя сжатого воздуха. Мгновенный ливень излучения стерилизовал камеру, пронеслись струи дезактивирующих растворов, снова пошла стена сжатого воздуха, с гулом уходя в вентиляционную систему. Внимательно считывая показания приборов, Алексей наконец удовлетворенно кивнул головой.
— Так! Климат, Майкл!
Алексей несколько секунд следил за операциями Майкла, затем, успокоившись, снова повернулся к своему пульту и, словно взвесив в руках две стопки перфокарт, начал последовательно вводить их в машину. Вспыхнули сигнальные огни на лобовой панели «Феникса», будто широко раскрылись гневные глаза, полные безудержного неистовства наконец-то вырвавшейся на волю долго сковываемой жажды действия. И из бездны прошедших эпох ревущей кометой понеслась информация о мире, когда он был юн и нежил на своих ладонях погибшее племя титанов.
Двое людей, склонившихся над пультами, следили за показаниями приборов, контролирующих процесс реконструкции, подсознательно ощущая, что они вторгаются в бездны, от созерцания которых кружится голова.
В камере возникли две биологические колыбели, окутанные силовыми полями. Вокруг них рассыпалась взрыхленная земля, заполнив ровным слоем пол камеры. Взлетело и исчезло облачко семян. Экран словно подернулся дымкой: капельки стимулирующей жидкости, распыленной в воздухе, медленно оседали на землю, на глазах испытателей покрывавшуюся нежно-зеленой травой. Лепестки ярких цветов раскрылись навстречу лучам искусственного солнца. А у стен, как струи воды в неторопливом ручье, потекли силовые завесы, словно подсвеченные изнутри.
Медленно, едва уловимо подрагивая, вырастая в объеме, переливаясь всеми цветами радуги, мерцали силовые поля над колыбелями. Внутри них, будто бабочки в коконах, росли неведомые создания; текучие формы густели, наливались жизнью. Первые неосознанные движения существ вызвали трепет стрелок па ромбической шкале «Феникса», которую неисправимые романтики Центра назвали часами жизни.