Когда Рогов с Малининым дошли до кормы, Нолик с лаборантами уже спустили за борт люльку с приборами, два матроса встали у лебедки, а капитан Артур Лепик, посасывая свою неизменную трубку, наблюдал за происходящим, всем своим видом показывая, что не интересует его ни странная граница между тайфуном и штилем, ни загадочный феномен моря, тормозящий ход судна, а если что и волнует, так только отсутствие связи, да и то самую малость, чуть-чуть…
В лабораторной люльке помещались двое. Рогов быстро перелез через борт, а следом за ним в люльку спрыгнул Нолик. Малинин хотел заявить, что Нолику неплохо было бы постоять на борту, посмотреть, как старшие товарищи будут работать у воды, но не успел: Рогов махнул матросам рукой, и люлька поползла вниз.
Она остановилась у самой воды, и Рогов подумал, что слова «у воды» здесь не подходят: у ног его застыла странная зеленая кашица, на вид густая и вязкая. Он присел на корточки и опустил в нее руку.
— Осторожнее! — крикнул сверху Малинин, но Рогов не услышал его.
За тридцать с лишним лет работы он, казалось ему, успел узнать об океане все, что знала о нем земная наука. Он вдоль и поперек прошел эти широты. Он читал лекции в Оксфорде и МГУ, в Гарварде и Беркли. Его работы цитировались на многих симпозиумах и конференциях. О нем знал ученый мир. И сейчас, сидя на корточках над зеленой кашицей, которая полчаса назад была обыкновенной морской водой, он с ужасом понял, что все его завидные знания ничтожны, пусты и бессмысленны, потому что ни одно из них не могло даже намекнуть, с чем они встретились. Он понимал, что казнить себя бессмысленно и бесполезно: наука — в его лице, сейчас! — встречается с подобным феноменом впервые, и феномен этот необъясним, не похож ни на что привычное. Прекрасная формула существовала некогда: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Закрой глаза, отмахнись, не верь, улыбнись презрительно: нет этого, нет, нет! Но рука с трудом входила в зеленое месиво, как входит ложка в желе, и желе это сдавливало руку, неприятно холодило кожу. Рогов резко поднялся, покачнув люльку, и осмотрел руку. Она была абсолютно сухой.
Сверху опять кричали что-то, но он опять не слышал, пытаясь все-таки объяснить необъяснимое привычными понятиями, найти какие-то аналогии, но привычные понятия не подходили сюда, а знакомые аналогии ничуть не напоминали то странное состояние воды (именно воды: Рогов не хотел, не мог думать иначе!), которое превращало ее в желе.
— Павел Николаевич, — Рогов вздрогнул и обернулся: Нолик смотрел с восторгом и ужасом, причем восторга было больше. Естественно: он не обременен всеми знаниями, он вообще не очень-то обременен знаниями, поэтому ему не страшно необъяснимое, а лишь любопытно до ужаса, который все-таки читался на его лице. Счастливое качество молодого ученого — верить тому, что есть, а не тому, что объяснено или объяснимо. Именно это качество и движет вперед науку, а Рогов? Ты его потерял, разбросал по симпозиумам, по ученым советам, по докладам и рефератам, которые и не нужны-то уже, ничего они объяснить не могут ни тебе, ни Нолику, никому. Значит, перешагни через них, забудь, начни сначала — вот отсюда, от этого киселя за бортом. И не бойся признать поражение, великий Рогов. Как знать, вдруг да обернется оно чем-нибудь, отдаленно похожим на победу…
Он встряхнул головой, будто сбросил оцепенение, спросил Нолика:
— Ну что?
— Температура невероятная! — Нолик даже захлебывался от восторга. — По Цельсию — тридцать восемь. А плотность все время растет, записывать не успеваю.
— Пробы взял?
— Конечно.
— Тогда поехали наверх: посмотрим, подумаем, — и вдруг замолчал, пораженный услышанным. — Говоришь, плотность непрерывно растет?
— Растет! А что?
— Это хорошо, — сказал Рогов, — это просто великолепно, — добавил он и, перешагнув через барьерчик люльки, встал на воду.
Именно встал; зеленое желе чуть прогнулось под ногами, как батут, качнуло его, и он ухватился за люльку, чтобы удержать равновесие.
Наверху ахнули. Он поднял голову, помахал им рукой, хитро подмигнул ошеломленному Нолику и шагнул вперед. Потом сделал еще шаг, пошел медленно вдоль корпуса судна. Желе отлично держало его, только идти было трудновато: поверхность неровная и качается, того и гляди упадешь.
— Стойте, Павел Николаевич! — заорал Нолик. — Я с вами!
Он тоже перелез через барьер, нелепо размахивая руками, побежал к Рогову, не удержался, плюхнулся во весь рост, но тут же поднялся, осмотрел себя, спросил удивленно: