Андрей Балабуха
ТЕМА ДЛЯ ДИССЕРТАЦИИ
ЭКСПОЗИЦИЯ
В шесть часов вечера двери Института мозга распахивались, и из них выходили поодиночке, группами и, наконец, непрерывным потоком выливались сотрудники… Минут через десять — пятнадцать поток постепенно иссякал. И в здании, на территории института и прилегающих к нему улицах наступала тишина. Изредка ее нарушали шаги случайных прохожих или какой-нибудь парочки.
Так было и в этот день. Однако в половине седьмого привычный порядок нарушился: к дверям института с разных сторон подошли двое. Первому было лет тридцать пять — тридцать шесть. Лицо его казалось треугольным: очень широкий и высокий лоб, над которым фонтаном взрывались и опадали в разные стороны длинные прямые волосы; совершенно плоские, выбритые до блеска щеки почти сходились у миниатюрного подбородка; рот же, напротив, был настолько велик, что, казалось, стоит его открыть, и подбородок неминуемо должен отвалиться; только прямой нос с широко выгнутыми крыльями вносил в это лицо какое-то подобие пропорциональности. Второму на вид было никак не меньше шестидесяти. Лицо его чем-то напоминало морду благовоспитанного боксера: почти квадратное, с крупными чертами и небольшими умными глазами, оно казалось грустным даже тогда, когда человек улыбался. Вся его фигура была под стать лицу, массивная и тяжелая. И поэтому подстриженные коротким бобриком волосы никак не вписывались в общий тон — здесь приличествовала бы львиная грива.
Встретившись, они поздоровались и несколько минут постояли, о чем-то тихо переговариваясь. Младший короткими жадными затяжками курил сигарету. Потом резким движением бросил. Прочертив в воздухе багровую дугу, она искрами рассыпалась по выложенной глянцевитой плиткой стене. Старший осуждающе покачал головой. Затем оба вошли в здание.
В тот момент, когда они оказались в холле, освещенном только неяркой лампой на столике у вахтера, откуда-то из недр здания вышел третий. Лица его было не разглядеть, только белый халат светился, как снег лунной ночью. Подойдя к вахтеру, он негромко сказал:
— Василий Федорович, пропусти, пожалуйста. Это ко мне.
— Пропуск? — дежурный с трудом оторвался от газеты.
— Вот.
Вахтер внимательно посмотрел на бумажку, перевел взгляд на лица посетителей.
— Ладно, — проворчал он, снова углубляясь в «Неделю». — Трудяги…
Человек в белом халате быстро подошел к двоим, ожидавшим в нескольких шагах от холодно поблескивающего турникета.
— Добрый вечер, — сказал он, пожимая им руки. Они постояли несколько секунд, потом младший из пришедших не выдержал:
— Ну, веди, Вергилий…
Старший усмехнулся:
— В самом деле, Леонид Сергеевич, идемте. Показывайте свое хозяйство…
Они довольно долго шли коридорами, два раза поднимались по лестницам — эскалаторы в это время уже не работали — и наконец остановились перед дверью с табличкой:
Леонид Сергеевич пропустил гостей, потом вошел сам и закрыл дверь на замок.
— Ну вот, — сказал он негромко, — кажется, все в порядке.
Треугольнолицый внимательно разглядывал обстановку.
— Знаешь, мне начинает казаться, что чем дальше, тем больше все лаборатории становятся похожими друг на друга. Какая-то сплошная стандартизация…
— Унификация, — уточнил Леонид.
— Пусть так. В любой лаборатории чуть ли не одно и то же оборудование. Я в твоем хозяйстве ни бельмеса не смыслю, а приборы те же, что и у меня…
— Кибернетизация всех наук — так, кажется, было написано в какой-то статье, — подал голос третий. — Слушайте, Леонид Сергеевич, у вас можно раздобыть стакан воды?
Он достал из кармана полоску целлофана, в которую, как пуговицы, были запрессованы какие-то таблетки, надорвав, вылущил две на ладонь.
— Что это у вас, Дмитрий Константинович? — спросил Леонид.
— Триоксазин. Нервишки пошаливают, — извиняющимся голосом ответил тот.
Леонид вышел в соседнюю комнату. Послышалось журчание воды.
— Пожалуйста, — Леонид протянул Дмитрию Константиновичу конический мерный стакан. Тот положил таблетки на язык и, запрокинув голову, запил. Кадык ходил по горлу, как поршень насоса.
— Фу, — сказал он, возвращая стакан. На лице у него застыла страдальческая гримаса. — Ну и гадость!
— Гадость?! — удивленно переспросил Леонид. — Это же таблетки. Даже вкуса почувствовать не успеваешь — проскакивают.
— Это галушки сами скачут. А эти штуки и стаканом воды не запьешь. Или не привык еще?
— И хорошо, — вставил треугольнолицый. — Я лично предпочитаю доказывать свою любовь к медицине другими способами.
— Да вы садитесь, садитесь, — предложил Леонид. Сам он отошел к столу у окна и, включив бра, возился там с чем-то.
— Помочь тебе?
— Спасибо, Коля. Я сам.
— Раз так — и ладно. В самом деле, Дмитрий Константинович, давайте-ка сядем.
Дмитрий Константинович сел за стол, по-ученически сложив руки перед собой. Николай боком примостился на краю стола, похлопал себя по карманам.
— Леня, а курить здесь можно?
— Вообще нельзя, а сегодня можно.
— Тогда изобрази, пожалуйста, что-нибудь такое… Ну, в общем вроде пепельницы.
— Сам поищи.
— Ладно. — Николай пересек комнату и стал рыться в шкафу. — Это можно? — спросил он, показывая чашку Петри.
— Можно.
Николай снова пристроился на столе, закурил.
— Разрешите? — спросил у него Дмитрий Константинович.
— Пожалуйста! — Николай протянул пачку. — Только… Разве вы курите?
— Вообще нет, а сегодня можно, — усмехнулся тот.
— Все, — Леонид щелкнул выключателем бра. В руках у него было нечто напоминающее парикмахерский «фен» — пластмассовый колпак с четырьмя регуляторами спереди и выходящим из вершины пучком цветных проводов.
— Может, посидим немного? — спросил Дмитрий Константинович. — Как перед дальней дорожкой?
— Долгие проводы — лишние слезы, — резко сказал Николай. — Начинай, Леня.
Леонид сел в огромное кресло, словно перекочевавшее сюда из кабинета стоматолога; нажав утопленную в подлокотнике клавишу, развернул его к вмонтированному в стену пульту со столообразной панелью, надел «фен» и стал медленными и осторожными движениями подгонять его к голове.
— Коля, — сказал он, — автоблокировка включена. Но на всякий случай вот тут, в шкафчике, шприц и ампулы. Посмотри.
— Посмотрел.
— Возьмешь вот эту, с ободком…
— Эту?
— Да. Обращаться со шприцем умеешь?
— Я умею, — сказал Дмитрий Константинович. — Вернее, умел когда-то.
— Думаю, это не понадобится. Но в крайнем случае придется вам вспомнить старые навыки.
— Долго это будет?
— Сорок пять минут.
— Долго…
— Начнем, пожалуй! — Леонид откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.
— Ни пуха ни пера! — сказал Николай. — А я пошел к черту. Возвращайся джинном!
Он тихонько, на цыпочках подошел к Дмитрию Константиновичу, сел, положил перед собой сигареты.
До сих пор их было трое. Теперь — двое и один.
ЛЕОНИД
Через пять минут я усну. И проснусь кем? Самим собой? Всемогущим джинном? Или просто гармонической личностью, с уравновешенным характером и хорошим пищеварением? Не знаю. Лучше бы сейчас ни о чем не думать. Не думай! Не могу. Уж так я подло устроен. И вообще самое трудное — это не думать об обезьяне. Зря я ввязался в это дело. Ввязался? Я же сам все это затеял. Но нужно было бы еще попробовать… Не могу я больше пробовать — это мой единственный шанс. Вот уж не думал, что я так тщеславен. Тщеславен. И жажду, чтобы мое имя вошло в анналы. Может быть, завтра войдет…