— Вот дела так дела, — сказал Андерсон и добавил: — Ничего не остается делать, как сидеть, где сидим.
Я подозреваю, что в душе он был чрезвычайно рад этому обстоятельству. Можно понять человека, который провел в лодке безвылазно два дня и две ночи. По крайней мере спорить на эту тему было бесполезно, и мы принялись устраиваться в своем убежище. Мы притащили из каюты несколько матрасов и подушек и, когда стало совсем темно, зажгли лампу, предварительно наполнив ее прованским маслом, не найдя в кладовой ничего более подходящего. Ночью мы отлично выспались, ничто не потревожило нашего сна, если не считать того, что, переворачиваясь на другой бок, Вильям Андерсон каждый раз поднимал голову и пускался в рассуждения о том, насколько здесь лучше, чем в этой «проклятой посудине».
Встав на следующее утро, мы отменно позавтракали, даже приготовили чай с помощью спиртовой горелки, используя вместо спирта бренди. После завтрака мы с Андерсоном решили отправиться в капитанскую каюту в кормовой части, которая теперь находилась довольно высоко. Надо было посмотреть, нельзя ли чего-нибудь спасти, когда подойдет какое-нибудь судно и выручит нас. Однако мы лазали не так блестяще, как Сэм, и оказались в затруднительном положении. Сэм сообщил, что где-то в первом отсеке за переборкой он видел лестницу, и, так как мальчишка сгорал от желания попасть в капитанскую каюту, мы милостиво позволили ему сходить и принести ее. Под нами в переборке была задвижная дверь, и мы отодвинули ее настолько, чтобы Сэм мог беспрепятственно спуститься вниз. Словно обезьяна, он ловко пролез в следующий отсек. Это было не особенно трудно, хотя нижняя часть отсека, за которым следовало машинное отделение, находилась ниже ватерлинии. Сэм сразу же отыскал лестницу, с одного конца которой были железные крючья, и в тот момент, когда он передавал ее нам, что сделать было очень непросто, потому что ему приходилось взбираться на все, что попадалось под руку, лестница опрокинулась, и один из крючьев угодил прямо в стекло иллюминатора. Хотя стекло было толстое и прочное, тяжелая лестница разбила его вдребезги. К несчастью, иллюминатор находился как раз ниже ватерлинии, и в дыру тут же хлынула вода. Мы стали бросать Сэму одеяла, чтобы он заткнул ими иллюминатор. Добраться до него было нелегко, и, когда ему наконец удалось это осуществить, затея оказалась бесполезной, так как вода била с такой силой, что удержать в иллюминаторе пробку из одеял не было никакой возможности. Мы испугались, что Сэм захлебнется от стремительно прибывающей воды, и велели ему выбираться из отсека как можно быстрее. Он снова поднял лестницу и, зацепив ее за дверь, вскарабкался наверх. Взглянув вниз, в отсек, мы убедились, что еще немного, и вода зальет отсек полностью, и задраили дверь как можно плотнее. Тогда Вильям Андерсон мудро заметил, что судно все глубже будет погружаться, по мере того как будет прибывать вода, которая скоро достигнет дверей рубки, и что нам лучше покинуть рубку и задраить вход как можно плотней. По лестнице, добытой Сэмом, мы выбрались наверх и принялись задраивать дверь в рубку. Мы делали это так добросовестно, что вода вряд ли бы просочилась наверх. Над трапом, ведущим в рубку, были также двойные створчатые двери, закрывавшиеся горизонтально, когда судно находилось в обычном положении, — ими пользовались только в ненастную погоду. Их мы тоже плотно закрыли, обеспечив таким образом двойную защиту против воды. Однако прежде нам пришлось законопатить щели в двери рубки, для чего мы использовали полосы, отрезанные карманным ножом от простыней. Потом мы уселись на ступеньках трапа и стали ждать, что будет дальше. Двери всех кают были распахнуты, так что мы могли видеть сквозь толстые стекла иллюминаторов, что судно погружается все глубже и глубже. Сэм забрался в одну из кают и сообщил, что вода только подбирается к корме. Однако, взглянув вскоре на иллюминаторы в кормовой части, мы увидели, что они снаружи уже залиты водой, которая все прибывала и прибывала. Свет пробивался внутрь теперь с трудом, свидетельствуя о том, что мы опускаемся в воду.
— Чертовски здорово, что сюда вода не просачивается, — заметил Вильям Андерсон. Он был неисправимым оптимистом и старался видеть во всем светлую сторону. Однако я почему-то не почувствовал радости, когда, взглянув на кормовой иллюминатор, увидел воду вместо неба. Я становился все мрачнее и мрачнее по мере того, как мы погружались. Однако мы все еще могли что-то видеть вокруг, просто удивительно, сколько света проникает сквозь толщу воды! Спустя некоторое время мы заметили, что темнее не становится, и Вильям Андерсон радостно закричал:
— Ура, мы перестали погружаться!
На что я мрачно заметил:
— Какая разница? Ведь над нами тридцать, или сорок футов воды, или больше, насколько мне известно.
— Возможно, — согласился Вильям Андерсон. — Но зато ясно, что, сколько воды попало, столько и попало, и, насколько мы осели, настолько и осели.
— Какое это имеет значение? — возразил я. — Тридцать или сорок футов над нами ничуть не лучше, чем тысяча, раз мы почти на дне.
— На дне? Каким же образом вы собираетесь оказаться на дне, когда сюда не проникает вода? — вскричал Вильям Андерсон.
— …И воздух, — добавил я, — насколько я понимаю, люди тонут, когда им нечем дышать.
— Любопытно получается: утонуть в океане и при этом остаться сухим, как щепка, — заметил Вильям Андерсон. — Но нам не о чем беспокоиться — воздуха нам должно хватить надолго, ведь кормовой отсек — самый большой на судне, и в нем уйма воздуха. В кормовом отсеке трюма нет ничего, кроме швейных машин. Я видел, как их грузили. Чугунные чушки находятся в основном посередине или по крайней мере ближе к ней от кормового отсека. Так что никакой груз не оставляет столько свободного воздуха, как швейные машины. Они в легкой деревянной упаковке, а не в ящиках и едва занимают половину всего свободного пространства. Вокруг них сплошной воздух! Приятно, когда трюм не заполнен целиком тюками хлопка или мешками с пшеницей.
Возможно, это в самом деле приятно, но какой смысл в этом? К тому же Сэм, который тем временем обшаривал рубку, интересуясь, как обстоят дела, сообщил, что течь в двери опять возобновилась и еще вода просачивается у металлических иллюминаторов.
— Хорошо, что мы больше не погружаемся, — опять торжествовал Вильям Андерсон. — Иначе большое давление воды раздавило бы эти толстые стекла. А так нам остается заделать все щели. Чем больше мы будем заняты делом, тем бодрее будем себя чувствовать.
Мы нарезали еще полосок ткани и начали заделывать все щели, которые только могли обнаружить.
— Как нам повезло, что Сэм нашел эту лестницу, — снова воскликнул Вильям Андерсон. — Иначе как бы мы смогли добраться до иллюминаторов в кормовых каютах? А так прислонишь ее к нижней ступеньке трапа, которая, правда, стала верхней, и можно дотянуться до чего угодно в рубке.
Мне же пришло в голову совсем обратное: было бы гораздо лучше, если бы Сэм вовсе не находил никакой лестницы, но я не хотел омрачать хорошего настроения Вильяма и промолчал…
— А теперь, если не ошибаюсь, сэр, — произнес рассказчик, обращаясь к архивариусу кораблекрушений, — вы, кажется, сказали, что могли бы докончить эту историю сами. Может, вы прямо с этого места и начнете?
Архивариус выглядел явно озадаченным — похоже было, что он забыл о своем обещании.
— Нет, пожалуй, — пробормотал он. — Доскажите лучше вы сами.
— Хорошо, — сказал шурин Уоттса. — Итак, я продолжаю. Мы заделали все щели и сели ужинать, так как были очень голодны, потому что не пообедали. Мы не стали ни готовить чай, ни зажигать лампу, ведь это отняло бы у нас драгоценный воздух, но, несмотря на это, наш ужин был довольно недурен для людей, тонущих в открытом океане.