Свои сомнения француз оставил при себе. Поднявшись, он коротко сказал, что никаких признаков жизни не обнаружил. Ньянга с бесстрастными лицами выслушали перевод его заключения. Только глаза Нгамбы, как показалось Мишелю, на какое-то неуловимое мгновение хитро блеснули.
По знаку старика начался обряд воскрешения. Два колдуна принялись бить в большие тамтамы, изготовленные из стволов деревьев. Над поляной поплыл низкий вибрирующий гул. Двое других стали пронзительно выкрикивать какие-то заклинания в такт ударам. А главный ньянга, что-то бормоча нараспев надтреснутым старческим голосом, начал замысловатый танец вокруг распростертого тела.
Ритмическая мелодия все убыстрялась. Подчиняясь ей, Нгамба с неожиданной для его возраста прытью носился вокруг мертвеца, кривляясь и размахивая руками. При каждом прыжке его рубашка развевалась, словно пачка у балерины, обнажая черные ягодицы. Зрелище было настолько комичным, что Дебре с трудом сдерживал смех.
Но вот ньянга остановился и нагнулся над лежащим. От напряжения его перекошенное гримасой лицо превратилось в страшную маску. Остальные четверо колдунов хором затянули пронзительную мелодию. Ее сила постепенно нарастала, так что Дебре стало казаться, будто она проникает прямо в мозг, словно бы сверлит его.
Чтобы избавиться от неприятного ощущения, француз заткнул уши и закрыл глаза. А когда вновь открыл их, то с изумлением увидел, как «мертвец» неожиданно провел рукой по груди. Потом попытался перевернуться. Крики ньянга слились в оглушительный вопль. Все так же согнувшись, Нгамба проделал над лежащим несколько пассов. Еще быстрее забили барабаны. Наконец веки парня затрепетали. Он повернулся, поджал под себя ноги и медленно встал на четвереньки. Его глаза были широко раскрыты и, казалось, с удивлением смотрели на окружающее.
В этот момент главный ньянга выпрямился, вскинул руку. Крики и дробь тамтамов сразу же смолкли. Все застыли, словно статуи. В повисшей над поляной гробовой тишине было слышно, как воскресший что-то тихо пробормотал. Тотчас к нему по знаку Нгамбы кинулись четверо его ассистентов, подхватили на руки и куда-то понесли.
На протяжении всей этой сцены Дебре наблюдал за происходящим, не веря своим глазам. Увиденное просто не укладывалось в сознании. И только сейчас, очнувшись, этнограф попросил у Нгамбы разрешения осмотреть недавнего мертвеца. Но Мубонго даже не стал переводить его просьбу. Если чужеземец коснется тела бывшей жертвы, злой дух опять вселится в нее, и несчастный умрет, объяснил он Мишелю.
— В таком случае я хочу поговорить с ньянгой, — как можно решительнее потребовал француз.
После недолгих переговоров со старцем Мубонго перевел его ответ:
— Придется подождать до вечера. Сейчас ньянга слишком устал.
…Если чудо с воскрешением еще поддавалось, хотя и с трудом, рациональному объяснению — ньянга могли предварительно дать жертве какой-нибудь алкалоид, вызвавший каталептическое состояние, или же погрузить в глубокий гипнотический транс, — то интервью, которое вечером дал Дебре старик колдун, было вызовом не только современной науке, но и здравому смыслу.
Нгамба принял француза в своей официальной резиденции — крошечной круглой хижине со стенами из жердей и остроконечной соломенной крышей, одиноко стоявшей на прогалине в глубине леса. Судя по высокому навесу из широченных банановых листьев перед входом, услугами ньянги пользовались не только его соплеменники. Во всяком случае с белым чужестранцем он беседовал в этой несколько необычной приемной.
Первое, что отметил Дебре, это продуманность обстановки, сделавшей бы честь театральному постановщику. Маленький костер, разложенный у ног ньянги, бросал неровный пляшущий отсвет на его изрезанное глубокими морщинами лицо, отчего оно то и дело меняло свое выражение. Со всех сторон, словно стенами, их окружала плотная чернота тропической ночи, наполненной таинственными шорохами и звуками. При таких декорациях можно было смело ставить любой сюрреалистический спектакль со стопроцентной гарантией успеха.
Мубонго, проводивший француза к резиденции ньянги, сразу же ушел, и Дебре ломал себе голову, как он будет объясняться со старцем. Однако первые же слова Нгамбы рассеяли его сомнения. Пигмей говорил на кошмарной смеси суахили и французского с добавлением английских слов, но, к удивлению Дебре, вполне понятно. Впрочем, вскоре Мишель вообще забыл, на каком языке идет их беседа, настолько невероятные вещи он услышал от колдуна.
— Я знаю, что ты ищешь приобщения к истине, но пока тебе не хватает веры, — заявил Нгамба и с невозмутимым видом принялся перечислять места, которые посетил этнограф за минувший год.