По-детски настойчиво он продолжал:
— Огненные знаки показывают, где хранятся деньги, много денег. А также камни, покрытые надписями… Если хотите, я скажу…
— Не хотим, — отрезал я с напускной горячностью, — потому что это сокровища твоих братьев, а камни принадлежат богам.
Мой ответ запал ему в сердце. Он долго еще курил и сплевывал, курил и сплевывал. Потом вернулся в пещеру и заговорил о чем-то с индейцами. Я был твердо уверен, что говорили о нас. С тех пор индейцы стали считать нас настоящими друзьями.
Мы идем, идем, идем. Горная цепь Найар с вершинами Синалоа, Дуранго, Сакатекас, Халиско. Идем, идем. Я не могу даже сказать, что было справа и слева от дороги. Одна мысль владела мною: только идти. Идти и идти.
Однажды кто-то из индейцев, заметив, что я делаю записи, спросил:
— Зачем чертишь воду?
— Это не вода, а бумага.
— Все равно. Разве не знаешь, что бумага гниет, а вечны только камни. Почему не чертишь на камнях?
Уичоли, кора и тепеуаны — около десяти тысяч обездоленных, надеющихся стать снова людьми. Сомбреро из пальмовых листьев, плащи, украшения и босые ноги. Они сеют, охотятся, ловят рыбу, курят, пьют маисовую водку и мескаль. Они рыдают и поют (весело или печально, кто знает?), под дождем, во мраке ночи или под лучами солнца, возле поверженных, но все еще могущественных идолов.
— И было так, что земля, небо, светила и звезды составляли одно целое — большое, крепкое и плотное. Боги и люди были равноправны. Вода, земля, огонь стихийно и мудро сочетались для того, чтобы служить этому единству. И было так, что все были счастливы в те времена, когда ночной мрак братался с солнечным светом, а зимний холод с летней жарой. И было так…
— А откуда же взялось все это? — допытывается Рамон.
— И было так, — шамкает невозмутимо татоуан,[30] — мы все были равны до тех пор, пока не произошел раскол…
— Раскол? А как это случилось? — безжалостно настаивает батрак с большими бычьими глазами и детской душой.
— И было так, что пошел дождь. И бились боги, и бились люди.
— И за что же бились боги, если все были довольны?
Фиолетовые губы не спешат разжаться. Наконец сквозь приступ кашля мы расслышали:
— Об этом никогда не говорится, ибо это дело богов.
Татоуан нахмурил брови, и они сошлись у него на переносице. Некоторое время он молчит, затем снова начинает распутывать узелки своих мыслей:
— Теперь мы все разные. Мы ничем не походим друг на друга, разве только тем, что все — плохие. Быть плохим — это обычай с того дня…
— Какого дня? — настойчиво спрашивает Рамон.
— Есть дни, у которых нет даты, — веско изрек Хервасио.
— Быть плохим, — продолжал оракул, — это обычай с тех пор, когда ночь отделилась от дня и вода ушла с земли, чтобы вечно искать свое место, а огонь вознесся вверх, бесконечно разгневанный, и тогда боги, забрав свой скарб, поднялись на небо. Быть плохим — это обычай с тех пор… И вот поэтому мы отделились и стали скрываться за деревьями друг от друга, и одни выслеживали других и охотились за ними…
— Да, было так…
Он мог бы перечислить: Хесус-Мария, Сан-Франциско, Санта-Тереса, Сан-Хуан-Пейотан, Атоналиско, Эль-Висентеньо… А за что?
Идем, идем.
В Доме обычаев ранним февральским утром вокруг длинного стола, сделанного без единого гвоздя — на шипах, рассаживаются старосты, топили, старшие в роду, тонанчес[31] и старейшины. Они начинают собираться еще до рассвета. Приходят по одному. Негромко приветствуют правителя племени, затем остальных, протягивая плоские ладони и стараясь никого не пропустить. Отвечают на приветствие здесь так:
— Будь добрым.
Каждый приносит свой дар, завернутый в большой новый красный платок. Правитель, не разворачивая, принимает его. В свертках табак, золотой песок, кукурузные початки, «глаза богов»[32], чудесно расшитые шерстяные сумки, луки, стрелы, жертвенные сосуды. Если это цветы, то они должны иметь столько лепестков, сколько вершин у звезды.
Каждый, вручив свое подношение, удаляется, отыскивая у стены место, чтобы присесть на корточки. Тонанчес предлагают собравшимся табак и кукурузу. Старейшины молча подносят курильщикам сосновую головню, и те размышляют о боге — отце всех богов, о том, кто светит вверху и, вот-вот появившись на небосклоне, увидит воистину преданных ему, собравшихся здесь.
32
«Глаза богов» — шерстяная ткань ромбовидной формы, обычно 10–15 сантиметров длины, раскрашенная в два цвета — желтый и красный или белый и черный. —