Сделав еще несколько шагов, походив туда-сюда и немного дальше, они услышали голоса.
— Кто это? — спросила Мег.
— Мои папаша с мамашей, — сказал Ламми. — Ругаются из-за чего-то.
Мамаша Уэлли только что нашла две неоткупоренные бутылки пива. И где — на свалке! Скажите, пожалуйста! Что-то подозрительно!
— Может, они с отравой, — предостерег ее муж.
— С отравой? Иди ты знаешь куда! — крикнула она. — Это только потому, что я нашла!
— Кто бы ни нашел, — сказал он. — Кому захочется пить горячее пиво?
— Мне захочется, — сказала она.
— С собой ведь мы привезли ледяное!
Он тоже начал покрикивать. Ее, бывало, иной раз заносило.
— А кто хотел припрятать то, что мы привезли? Пока оно горячим-прегорячим не станет? — крикнула она во весь голос.
Оба Уэлли, и муж и жена, обливались потом.
И вдруг Ламми понял, что девушку надо увести подальше отсюда. Хватит с него этих пьянчуг. Хорошо бы гулять со своей девушкой по лужайке, где трава скошена, вот как в Ботаническом саду, чтобы зеленый дерн пружинил под их неторопливыми ногами. Статуи указывали им путь сквозь слепящий свет, туда, где они наконец сели под огромными глянцевитыми листьями и стали глядеть на лодки, скользящие по воде. Достали бутерброды, завернутые в несколько слоев чистой папиросной бумаги.
— Грызутся, как собаки, — пояснил Ламми.
— Не моя забота, — заверила его Мег Хогбен.
Сейчас все на свете было для нее: не моя забота — не моя, а может, моя?
Ничего не соображая, она шла вслед за ним мимо ржавой печурки, через весь смертоносный ковер свалки. То бегом, то скользя, чтобы не отстать. Цветы все равно увяли бы у нее в руках, даже если бы она не хваталась за них, стараясь сохранить равновесие. Где-то в этом лабиринте, открывшемся только им, она потеряла свою шляпу.
Когда они отошли подальше от злобной стычки и знойное затишье снова спустилось на них, он взял ее за мизинец, ведь это было вполне естественно после всего, что им пришлось пережить вместе. Несколько минут они шли, взявшись за руки и размахивая ими, согласно раз и навсегда установленному закону движения.
А потом Лем Уэлли нахмурился и отбросил руку девушки.
Если она мирится с его поведением, значит, ей уже не важны его поступки, а важно только то, что он чувствует. В этом, наверно, вся и беда. Она все знает! Нет! Ей надо противиться до самой последней минуты. Держаться, цепляясь за воздух, как вот эта птица, чирикающая на ветках колючего дерева, под которым они остановились. И тут его пальцы взяли на себя всю власть. Юношеское тело поразило ее своей жестокостью. Дрожь, пробегающая по ее шероховатой коже, полотно белесого неба ужаснули его. До того как испуг и ожидание чего-то не растопили им губы. И они с благодарностью по глоточку стали пить друг друга. Запрокидывая назад голову между глоточками. Точно птицы, тянущие воду.
Осси уже перестал видеть лопату Альфа Герберта, сбрасывающего землю в могилу.
— Вот не знал, что мужчина может плакать на похоронах, — пробормотал советник Хогбен, хотя он был готов лопнуть со смеху.
— Если считать Осси мужчиной, — похмыкав, выразил свое мнение советник Ласт.
Но Осси ничего не слышал и не видел, одну только Дэйзи, все еще лежавшую на вздыбленной постели. У нее, наверно, оторвалась пуговица, потому что груди стояли торчком. Ему никогда не забыть, как они мучительно боролись тогда при тяжко-желтом утреннем свете. Ранним утром тело стало желтым, вялым. Что будет со мной, Дэйзи? Всё решится, Ос, сказала она, как решается за всех за нас. Мне надо бы знать, что тебе ответить. Но дай я немного передохну, отдышусь. Тогда он стал на свои больные колени. Он прижался губами к шее Дэйзи. У ее кожи был странный привкус горечи. Широкая, сверкающая река, к которой с позвякиванием удил спускался с горы паренек Осси Куген, замедляла течение, превращаясь в густую, желтую тину. И вот он, немощный, шелудивый старик, пытается освежить лоб в последней ее лужице.
Мистер Брикл сказал:
— Вознесем тебе великую благодарность за то, что соизволил ты избавить сестру нашу от пагубы этого грешного мира.
— Нет! Нет! — вырвалось у Осси, но ему так сдавило горло, что, несмотря на всю его горячность, его не услышали.
Насколько он понимал, никто не хотел избавиться от этого мира. Во всяком случае ни он, ни Дэйзи. Когда зимними вечерами можно сидеть вдвоем у огня и печь картошку в золе.
Миссис Хогбен не сразу отцепила свой крепдешин от проволоки. Это все нервы, не говоря уже о том, что Мег не выходит у нее из головы. Пришлось рвануть платье посильнее, и, подняв голову, она увидела, что ее чадо — вон там, на куче мусора, без малейшего стыда целуется с этим мальчишкой, сынком Уэлли. Что, если Мег станет второй Дэйзи? Отрицать не станешь, это у нее в крови.